Иорвет молчал, но не отводил взгляда. Вернон, еще ничего не знавший о случившемся, остался в баронском замке и теперь, должно быть, искал способ найти и добраться до супруга. И его лицо — взволнованное, ожесточенно решительное, с плотно сжатой челюстью, потемневшим взглядом карих глаз — встало перед внутренним взором Иорвета, как живое. Услышав такую цену за спасение жизни сына, Вернон принял бы ее, не задумавшись. Он, может, сам бы вонзил нож себе в сердце или предложил собственную душу в обмен. Но эльфом вдруг овладела неподъемная удушливая слабость — он разрыдался бы, если бы на это еще оставались силы.
Гюнтер коротко усмехнулся.
— О, мой дорогой, я ведь вовсе не так жесток, — покачал он головой, — и я знаю законы этого мира. Унисон сигнатур — с этим даже я ничего не могу поделать, и, даже заключив такую сделку, ты сам не смог бы выполнить ее условия. За это я презираю магию. От нее, знаешь, одни беды.
Иорвет сжал кулаки, вонзив ногти в ладони, но не почувствовал боли, даже когда теплая кровь засочилась по запястьям.
— У меня есть идея получше, — Гюнтер не сделал ни шага, но в миг очутился совсем близко с Иорветом, навис над ним густой ледяной тенью, — в обмен на жизнь твоего непутевого сына я попрошу тебя об одной услуге. Не сейчас — но тогда, когда она мне понадобится. Ты будешь мне должен — и выполнишь мою просьбу по первому требованию. А если не сумеешь или откажешься — я заберу то, что ты так щедро уже мне предложил.
Иорвет моргнул.
— Я согласен, — выпалил он. Если не Вернона, он готов был прикончить кого угодно, пусть бы даже после этого его самого постигла бы жестокая кара.
— Не спеши, — покачал головой Гюнтер, — я — честный торговец, и, прежде, чем заключить договор, должен ознакомить тебя со всеми обстоятельствами. Ты готов отдать что угодно за жизнь твоего сына — но что, если я скажу тебе, что он сам принял это решение — сам призвал смерть и отдался ей с радостью?
Иорвет качнулся назад, взглянул на бледное лицо Иана, потряс головой.
— Чушь, — ответил он уверенно, — Иан не мог этого сделать.
— К чему мне лгать? — пожал плечами торговец, — я мог бы умолчать об этом и просто дать тебе то, о чем ты просишь. Но я справедлив. Что если, вернувшись к жизни, Иан через несколько дней снова наложит на себя руки, и все окажется бессмысленным?
Иорвет трудно сглотнул. Его сын — вернувшийся в родной дом, к родным людям — не встретил почти ничего, кроме осуждения и презрения. Его возлюбленный прятал его, как позорную тайну. Вернон, пусть и не оттолкнувший его от себя, дарил свою заботу и любовь другим, даже обзавелся новым сыном, родным ему по крови. А Иорвет был так погружен в собственные разочарование и усталость, что не смог даже найти нужных слов, чтобы утешить Иана — пока не стало слишком поздно. То, что говорил сейчас торговец, представало жестокой непобедимой правдой, и убивало Иана надежней, чем магический взрыв.
Эльф повернулся к Гюнтеру, почти не видя его.
— Я сделаю так, чтобы он жил, — ответил он наконец очень тихо, — только верни его. Что будет дальше — тебя не касается.
Торговец покладисто кивнул.
— Слово клиента — закон, — ответил он, протянул руку и прижал ладонь к груди Иорвета. Эльфа выгнуло дугой от внезапной жгучей боли, сбившей дыхание и едва не заставившей остановиться сердце. Он ухватился за ворот рубахи, стараясь разорвать ее, и, когда тонкая ткань треснула и разошлась от его усилий, увидел на своей груди полыхнувший алым огнем и застывший багряным шрамом витиеватый знак, похожий на неведомые письмена.
— Это будет напоминанием, что ты отныне — мой должник, — улыбнулся услужливо, как управляющий Эрих, торговец, — а теперь ступай, и, если сможешь, сам выведи своего сына на свет.
Иорвет, ждавший, что после заключения сделки, Иан немедленно превратится в себя прежнего, очнется и откроет глаза, удивленно посмотрел на Гюнтера.
— Что…? — начал было он, но торговец кончиком длинного пальца легко стукнул эльфа по лбу, и тот провалился в непроглядную мглу.
Падение длилось долго, и в самом конце Иорвет начал думать, что непременно разобьется — или все же очнется от кошмара на широком письменном столе в баронском кабинете. Но его приняла в себя большая податливая куча черных сухих листьев, взметнув вверх столб удушливой пыли и трухи.
Дрожа и кашляя, Иорвет выбрался из кучи, отбрасывая в стороны ошметки гнили, с трудом поднялся на ноги огляделся. Он оказался посреди темного густого леса, в котором недавно, похоже, бушевал страшный пожар. Ветви почерневших деревьев, покрытые длинными шипами, изогнутые и изломанные, тянулись, переплетаясь до самой земли. Откуда-то издалека доносился низкий смутный гул, точно кто-то растревожил осиное гнездо. Грудь жгло, и каждый вдох давался с мучительным трудом, но Иорвет, отбросив парализующий страх, двинулся вперед, не зная дороги, устремившись на непонятный звук.
Шипы цеплялись за одежду, впивались в кожу и оставляли на плечах и бедрах глубокие царапины, но кровь, едва проступив, тут же сворачивалась багровой коркой — в сгоревшем лесу с каждым шагом становилось все жарче, будто эльф шагал к самому центру еще не потушенного пожара, хоть и не видел ни одного отблеска огня.
— Иан? — попытался позвать он, но гудящая тишина проглотила звук его голоса, как трясина зазевавшегося зверя. Иорвет упрямо шел вперед, отводя ветви от лица, чувствуя, как шипы остаются занозами в его ладонях, и через несколько шагов снова попытался позвать сына по имени.
На этот раз ему ответило издевательское эхо. Где-то справа, мелькнув среди ветвей, пронесся оранжевый отблеск, раздался приглушенный детский смех. Так смеялся Иан, когда в далеком Туссенте — бесконечно много лет назад — Вернон сажал его себе на плечи. Иорвет слышал, как звук, прокатившись по густой лесной тишине, замолк где-то вдали, оборвался тяжелым мучительным кашлем — Иан, охваченный горячкой страшного проклятья, отплевывал сгустки крови, и ладони Иорвета были все в ее алых следах.
Эльф споткнулся, едва не упал, ухватившись за очередную ветку — та изогнулась, как живая змея, вонзила клыки-шипы ему в запястье, но Иорвет даже не дернулся. Теперь из пульсирующей чащи до него долетал его собственный голос — бесстрастный, пустой, как высушенный на солнце пчелиный улей. «Не подходи!» — подхватило хриплое эхо, и эльф почувствовал собственный страх — его сын применил заклятье, ранившее маленького мальчика, которого Иорвет бросился защищать, оттолкнув его.
— Иан…- его губы сложили имя почти беззвучно. Тьма теперь застилала глаза, как вода, в которую он погружался с головой, заливалась в легкие, словно это не Иан, а он сам тонул в холодной реке, получив удар отломившимся куском лодочного остова. А из вязкой тины у берега один за другим, стрекоча и шипя, поднимались полчища темнокожих утопцев.
Иорвет сделал рывок, с хрустом ломая обхватившие, связавшие его по рукам и ногам ветви, застонал, зажмурился, и лесная чаща наконец выплюнула его из себя.
Эльф упал на колени и несколько долгих секунд еще не мог отдышаться. Наконец, справившись с болью в груди, поднял голову.
У одинокого костерка на самом краю узкой выжженной прогалины кто-то сидел. Совершенно черное, болезненно изломанное существо опустило на потрескавшуюся иссушенную землю длинные тонкие руки с неестественно длинными пальцами-когтями. Безликая голова, вокруг которой, как рядом с разоренным гнездом, кружилась стая черных ос, была низко опущена, точно тонкая шея не могла ее удерживать.
— Иан? — Иорвет сделал короткий шаг к существу, и стопы его погрузились в сухую землю, как в неподатливый талый снег. С невидимого высокого неба, кружа, падал серый пепел, и, двигаясь вперед, эльф увязал в нем все глубже.
Существо встрепенулось, подняло голову, распахнуло черный провал рта и вместе с протяжным гулким стоном выпустило новый рой черных ос. Они устремились к Иорвету, облепили его лицо, пытаясь проникнуть в ноздри, залепить губы, ослепить, но эльф, смахивая их руками, чувствуя, как они жалят его, как горящие угли, продолжал двигаться.