— Командир, — твердила она, — Иорвет!
Так — из ее сбивчивых рассказов, обрывков покалеченной памяти — эльф узнал, что родители Авы в далекие годы войны были ярыми его сторонниками. Ее отец входил в один из отрядов Иорвета, а мать, прикидываясь оседлой эльфкой, помогала мятежникам тайно. Именно за это они и поплатились, пав от рук знаменитых Синих Полосок, и Иорвет опасался, что, кроме него самого, Ава вспомнит еще и Вернона. Но по счастливому стечению обстоятельств, лицо командира тех, кто уничтожил ее семью, осталось для девушки неведомым. Или для нее тогда все люди были на одно злое жестокое лицо. Вместе с супругом эльф несколько дней потратил на то, чтобы аккуратно рассказать Аве, что война давно закончилась, и люди и нелюди наконец смогли жить в мире. Они избегали подробностей, старались превратить суровую правду в красивую вылощенную сказку, и это им удалось — Ава, помнившая лишь ужас и смерть, готова была поверить в то, что тому кровавому пиршеству пришел конец. Особенно при том, что рассказывал ей это знаменитый, непогрешимый командир Иорвет.
Свое интересное положение Ава осознала лишь тогда, когда ребенок внутри нее начал шевелиться. Супруги берегли девушку от лишней шокирующей информации, и, лишь когда она испуганно спросила, что с ней такое происходит, открыли ей правду. Имени Иана никто из них не произнес, Вернон предложил даже Иорвету самому представиться отцом будущего малыша, и эльф, хоть и считал это вопиющей глупостью, вынужден был на это согласиться. Слишком много тайн и пустот в их рассказе грозило лишними вопросами, ложь могла разрушить хрупкий спичечный замок выборочной правды, и Ава, удивительно легко поверившая в такое объяснение, с того дня приняла свое положение и даже начала радоваться ему.
Иорвет, хоть и ощущал себя предателем и гнусным обманщиком, оставался с Авой заботливым и внимательным, поддерживая легенду своего отцовства, и девушке от него ничего больше было не нужно. Она знала, что между ними не было ни любви, ни отношений — командир случайно обратил на нее внимание, и это принесло свои плоды, и Иорвет с горькой усмешкой вспоминал, что для эльфов того времени подобная моральная легкость действительно была в порядке вещей. Эльфское сообщество вымирало и вырождалось, и случайная беременность от первого встречного оказывалась не просто нормой, но высшим благом. Демонстрировать при Аве свою любовь к супругу, однако, Иорвет с тех пор избегал. Это уж точно могло шокировать несчастную подопечную. Особенно при том, что тень смерти висела над ней, как тяжелая грозовая туча.
Ава, говорили чародейки, могла не пережить родов, даже не дотянуть до конца своего срока, и задача ее опекунов состояла в том, чтобы сделать остаток ее жизни приятным и счастливым. Вернон устроил все так, чтобы девушку не преследовали по закону, фактически спрятал ее за стенами своего замка, избегал говорить о ней с Анаис, хоть молодая Императрица и была в курсе их маневра. И Иорвет знал, что для человека близость смерти новой подопечной была страшнее, чем для него самого или, тем более, для Авы, которая о плачевности своей судьбы ничего не подозревала. Из них двоих именно человек окружал девушку по-настоящему отеческой заботой. Лишившись сына, Вернон всю силу своего бездонного любящего сердца направил на будущего внука и его несчастную мать. Ава, сперва сторонившаяся незнакомца, быстро поддалась тому обаянию и искренней заботе, которые покорили в свое время самого Иорвета, и полюбила человека в ответ — настолько, насколько это в принципе было для нее возможно. Она не знала, что Вернон спас ей жизнь, но и без того верила ему без оглядки и делилась своими простыми переживаниями и проблемами.
Долгими осенними вечерами, сидя в жарко натопленной гостиной, Вернон и Ава вполголоса обсуждали будущего малыша, придумывали ему имена и размышляли о том, где раздобыть для него люльку и побольше игрушек. Иорвет эту проблему взял в свои руки, и к середине осени соорудил для будущего «сына» колыбель, покрыл ее стенки изящной традиционной эльфской резьбой, заявив своему человеку, что на этот раз постарается воспитать из отпрыска настоящего эльфа. Вернон только беззлобно посмеивался, а Ава была от кроватки в таком восторге, что даже расплакалась.
Шли дни, и мир вокруг, переживший за неполный год несколько страшных потрясений, продолжал жить своей жизнью, которая Иорвета почти не волновала. Вернон рассказывал ему, как Ани завоевывала все больше влияния при Императорском дворе, хорошенько «нагревая» для своего ребенка опустевший трон. Как Виктор, заключивший исключительно выгодный торговый договор с Ковиром и Повисом, планомерно и без явной агрессии продвигал реданское влияние на новые земли, расширяя границы Северной Империи. Но все эти новости оставляли Иорвета почти безучастным. Он ждал от человека совсем иных известий — может быть, где-то посреди этих важных и судьбоносных для Континента фактов промелькнула бы хотя бы тень, хотя бы случайный слух об Иане. Но все было глухо. Его сын исчез, и всем, что от него осталось Иорвету, были лишь воспоминания, приправленные стыдом за собственную холодность, причудливый след ожога на груди и дитя, рождение которого приближалось все стремительней.
Когда ударили первые холода, Ава почти перестала выходить из замка, хотя до этого успела полюбить долгие неторопливые прогулки по горящим листопадами лесам, берегу неспешной чистой реки и высоким замковым стенам, с которых вид на баронские угодья открывался, как на ладони. На фоне ее маленького хрупкого тела выросший живот казался нелепо огромным, и девушка начала задыхаться, если проходила больше десятка шагов. Иорвет опасался, что это были признаки того, что сердце ее начинало отказывать, но страхами своими поделился только с Кейрой, которая иногда являлась, чтобы проведать Аву. Чародейка, пристально осмотрев девушку, сообщила, что пока опасаться было нечего — кроме того, что тело Авы в принципе не было приспособлено к вынашиванию детей. Это звучало, как настоящая насмешка, но ссориться с целительницей Иорвет опасался. Оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
Накануне утром Вернон спешно отправился в Нильфгаард — ему сообщили, что новый Император решил явить себя миру немного раньше предполагаемого срока, и Иорвет с Авой остались наедине. Ночью девушка пробралась в спальню эльфа, пожаловалась, что никак не могла заснуть — ее и прежде иногда мучали кошмары, отзвуки стертой памяти — и Иорвет позволил ей улечься на место человека под одеялом. Ава тревожно проворочалась до рассвета, а утром изъявила желание выйти на воздух и посмотреть на первый снег — на последний снег в своей жизни, как, ругая себя, успел подумать Иорвет.
На середине двора они остановились. Ава крепко держала Иорвета за руку, а с чистого неба неизвестно откуда на них опускалось сияющее снежное крошево. Эльф замер, наблюдая за прозрачно-бледным лицом подопечной — она улыбалась, устроив свободную руку на скрытом плащом животе, прикрыв глаза и позволяя легким снежинкам таять на своих щеках, превращаясь в прозрачные слезы. От жалости и нежности у эльфа защемило сердце, и он открыл уже было рот, чтобы сказать Аве что-то ободряюще-приятное, но с той стороны двора, откуда они пришли, вдруг раздался шум — дверь распахнулась, и Вернон, который, должно быть, вернулся в замок через портал, в одном легком дублете, светящийся совершенно лучезарной улыбкой, поспешил к ним по хрусткому притоптанному снегу.
— Разрешилась? — спросил Иорвет, когда человек поравнялся с ними. Вернон кивнул с видом самого гордого на свете папаши.
— Перед самым рассветом, — сообщил он, — девочкой.
Иорвет сдержанно улыбнулся, хотя видеть своего человека таким счастливым было лучшей неоценимой наградой.
— Какая досада, — заявил он, — Эмгыр-то, наверно, надеялся назвать нового наследника Фергусом, раз уж с первым так неловко получилось.