— Потом, — шепнул эльф едва слышно, — я все объясню, обещаю. Не сейчас, Гусик.
И Фергус капитулировал — он слишком долго был разумным и сдержанным, слишком глубоко прятал самого себя под покровом Императора Нильфгаарда, слишком скучал.
В отличие от их первой и единственной ночи вместе, так невыразимо давно, сейчас между ними не было ни решительной осознанности, ни медленной подготовки и взаимного узнавания. Гусику казалось, что он знал тело Иана лучше, чем свое собственное, а потому каждый жест, каждое прикосновение было безусловно правильным. Когда Фергус, не усомнившись ни на мгновение, дернул эльфа на себя, быстро облизал два пальца и буквально насадил его на них, Иан выгнулся и застонал почти благодарно, с облегчением, словно до конца не верил, что юноша отважится на это. Но отвага Фергусу была и не нужна — им управляло его собственное тело, и Император с радостью отрекся от власти в его пользу.
Несколько резких движений рукой, еще немного слюны, чтобы подготовить себя, и Фергус, подняв Иана повыше, удерживая под бедра, овладел им одним стремительным толчком. Горячая пульсирующая теснота оказалась удушающе долгожданной, Иан даже не вскрикнул, лишь подался вверх, стараясь поймать губы Гусика, пока тот давал ему привыкнуть, смириться с вторжением. Еще мгновение жаркой тишины, и Фергус начал двигаться короткими скупыми толчками, удерживая Иана и все же позволив ему поцеловать себя.
Эльф старался выше поднять бедра, будто хотел впустить в себя Фергуса глубже, открыться ему целиком, а может — целиком поглотить, но юноша держал его крепко. Еще несколько секунд горячей борьбы, и Иан вдруг выгнулся, подался вверх, словно хотел изобразить один из своих акробатических трюков, и сильным рывком заставил Фергуса перевернуться на спину. Потом быстро, не давая отдышаться, оседлал его сам и начал двигаться, уже полностью контролируя процесс. И Гусик, вновь признав свое поражение, мог лишь подчиниться. Иан отдавался этой пляске целиком, будто хотел потратить на резкие ритмичные движения все силы, иссушить и себя, и юношу до дна, будто это был его последний шанс что-то доказать Фергусу, а может быть — извиниться за свое предательство.
Но Фергусу были не нужны ни извинения, ни доказательства, ничего — лишь бы Иан не прекращал двигаться, насаживаясь на него с каждым разом, казалось, все глубже. Наконец, когда перед глазами юноши уже начали мерцать золотые круги, и все смешалось и подернулось смутной патиной, Иан наконец запрокинул голову и застонал, замирая, пока вокруг Фергуса сжималась отчаянно запульсировавшая теснота. Юный Император сперва почувствовал, как что-то горячее оросило его грудь и живот, а потом, еще раз толкнувшись вверх, на миг уверился, что сейчас умрет, и рухнул в трепещущую бездну.
Он не знал, сколько прошло времени, может быть, Анаис давно вернулась со своей встречи и, пройдя по тайному коридору, заглянула в комнату супруга и увидела их с Ианом, совершенно обнаженными лежащими поверх смятого покрывала. Фергусу было совершенно наплевать, слышала ли их стража за дверью, да хоть бы и весь дворец, пропади он пропадом. Юноша лежал, не в силах пошевелиться, опустив голову на сложенные перед собой руки, и смотрел, как Иан, потянувшись, склонился туда, где упали его шаровары, порылся в глубоких карманах и извлек маленькую деревянную трубку и шелковый кисет. Тонкие пальцы забивали зеленоватый табак в чашу, и Фергус едва сдержался, чтобы не спросить, не с плантаций ли его матери был этот товар. Иан, не глядя на Императора, уцепился зубами за мундштук, щелкнул пальцами, и крохотный огонек запалил плотно набитые листья. Эльф глубоко затянулся, прикрыв глаза, выдохнул и откинулся на подушку. В воздухе поплыл легкий ароматный дым. И лишь через несколько ленивых минут, выпустив изо рта несколько ровных синеватых колечек, Иан наконец повернулся к Фергусу. Улыбнулся, протянул ему трубку.
— Хочешь? — спросил эльф хрипловато — видимо, немного сорвал голос. Фергус отрицательно покачал головой.
— Ты вернулся, — сказал он, еще немного помолчал, — и надеялся, что после стольких лет я все же не погоню тебя прочь?
— Но ведь ты не погнал, — Иан сделал еще одну глубокую затяжку, выпустил дым в потолок. Юноши снова замолчали, больше не глядя друг на друга.
— Ты сказал, что все объяснишь, — напомнил Гусик после этой долгой паузы, и Иан, помедлив секунду, поерзал, прильнул к нему ближе.
— Ох, Гусик, — сказал он, и от его привычного знакомого тона Фергусу захотелось расплакаться от бессилия, — это такая долгая история. Ну, слушай…
========== От рассвета до сумерек ==========
Ровно потрескивал маленький костер. Ночь, словно кичась последним в этом году морозом, казалась прозрачной и звенела тишиной. Звездная россыпь ширилась над головой, и Иану казалось, что такой простор небесного шатра, такой разгул льдистого сияния он видел прежде только в Туссенте. Со стороны стоянки неслись обрывки песен, приглушенный смех, переливы лютни и флейт, но юному эльфу чудилось, что, отойдя немного в сторону от веселого и не думавшего засыпать лагеря, он воздвиг невидимую ледяную стену между собой и своими товарищами. Он сидел на большой кривой коряге, наполовину погруженной в рыхлый снег и пытался отвлечься, отдалиться от звуков реального мира, полностью сосредоточиться на своей цели.
Костер, дрогнув, выплюнул в небо несколько мерцающих искр. Иан выдохнул, прикрыл глаза и плавно свел ладони вместе — между ними покоилось маленькое пшеничное зернышко, и юный эльф, не открывая глаз, попытался вообразить его себе. Проникнуть мысленным взором под золотистую оболочку, почувствовать, как под ней дремлет, свернувшись, крохотный зеленый росток, а потом, нащупав, постараться разбудить его, поторопить, заставить устремиться на свет, пробить тонкую преграду шелухи и прорасти прямо у него в руках.
Это нехитрое задание Яссэ дал ему еще до того, как труппа выехала из Лирии, задолго до Имбаэлка, и с тех пор Иан бился над ним чуть ли не каждую ночь, когда мог ухватить пару свободных часов. Случалось так даже, что из-за проклятого зернышка юный эльф забывал о сне вовсе. Но все его старания были напрасны — зерно оставалось неизменным, и ни разу не показало даже краешка проклюнувшегося корня. С равным успехом можно было бы дождаться весны, посадить многострадальную пшеницу в землю и ждать, что она вырастет самостоятельно.
Огонь плясал. Иан видел это даже с закрытыми глазами. Он чувствовал пульсацию пламени почти так же, как, прислушавшись, мог уловить ритм собственного дыхания. Он впускал эту мерную дрожь в себя, позволял ей смешаться с ударами собственного сердца, медленными толчками пройтись по жилам, влившись в кровь, жаром собраться между ладонями, чтобы в конце концов слиться с образом золотистого зернышка. Иан шепотом произнес нужное заклинание, энергия огня, пройдя сквозь все тело, на секунду сосредоточилась у запястий юного эльфа, обхватила их, как горячая сталь кандалов, а потом наконец влилась в ладони, прошив их теплой вибрацией до самых кончиков пальцев.
Иан выждал пару мгновений, позволяя волнительной магической дрожи улечься, свернуться в его груди, как змея, повинуясь приказам заклинателя, и только после этого отважился открыть глаза, раскрыть ладони и взглянуть на результат своего труда.
Зернышко осталось совершенно неизменным. Иан выругался, в сердцах отшвырнул его в сторону и откинулся назад, припав спиной к причудливо вывернутой ветви. Огонь трещал и плевался искрами, будто смеялся над ним.
Иан похлопал себя по карманам, вытащил трубку, но кисет найти так и не смог — видимо, забыл его в фургоне, и этому открытию досталось еще одно смутное ругательство сквозь зубы. Возвращаться не хотелось. Свободная цирковая труппа Огненного Яссэ закончила свое выступление в Майене только накануне, и, хоть много и не заработала, имела оглушительный успех, и теперь товарищи Иана занимались тем, что праздновали, решив, видимо, спустить все заработанное золото в одну ночь, перед отъездом опустошив все склады майенских трактиров. У юного эльфа же не было никакого настроения веселиться.