Иорвет читал, не отрываясь, хотя письмо плясало в его руках, он не заметил, как перед ним поставили миску с ухой, отмахнулся, когда трактирщица предложила кружку знаменитого сбитня. Иан писал подробно и обстоятельно, описывал свой эксперимент так, словно это была всего лишь одна глава в долгом рассказе о его упражнениях. И, судя по всему, так оно и было. Иорвет не знал, о чем сын писал Вернону, но тот лишь иногда пытался рассказывать о путешествиях Иана, об освоенных юношей трюках, о веселой беззаботной жизни цирковой труппы — и едва ли, получив письмо, подобное тому, что сжимал в руках Иорвет, человек стал бы отмалчиваться. Иан вряд ли врал Вернону, но настоящую правду писал, видимо, лишь тому, кто никогда не вскрывал его писем, и эльф подумал вдруг о том ворохе запечатанных конвертов, что хранились в нижнем ящике его шкафа.
Пока все, кто знал Иана, были твердо уверены в том, что мальчик сдался под натиском обрушившейся на него беды, насмотревшись на кровь и смерть, сбежал от такой жизни, сын продолжал учиться. Медленно, шаг за шагом, погружался в то искусство, которое все магическое сообщество считало не только смертельно опасным, но и преступным. Скрывал это под маской яркой суеты и ловких акробатических кульбитов, выдавал истинную магию за глупые фокусы — и лишь его, Иорвета, посвящал в эту тайну. А отец не прочел ни единого из его откровений.
Охваченный ужасом перед собственной глупостью, Иорвет скомкал письмо, прочитав последнюю строчку, бросил на стол рядом с нетронутым супом несколько крон и поспешил прочь из трактира. Путь до университета — до Вернона, которому необходимо было все рассказать, до ящика, полного других писем от Иана — Иорвет проделал почти бегом, не замечая льда под ногами, ни разу не оскользнувшись.
Площадь Университета была уже полна народа, и эльф рассеянно отвечал на приветствия коллег, желавших узнать о его самочувствии. Он взлетел по лестнице к своей комнате и распахнул дверь.
Вернон сидел за столом и гладил по волосам Зяблика, крохотного и дрожащего от громких рыданий. Мальчик прильнул к человеку и всхлипывал, размазывая слезы по покрасневшему лицу. Иорвет замер в дверях, на миг позабыв о цели своего стремительного прихода.
— Что случилось? — спросил он с тревогой. Вернон поманил его рукой ближе, и Иорвет, подойдя, присел на стул рядом с ним, аккуратно погладил Зяблика по голове, спросил тише, — что случилось, малыш?
— Дя… дядюшка. Лютик, — всхлипнул Зяблик и снова не смог справиться с рыданиями.
Иорвет поднял удивленный взгляд на Вернона. Судя по масштабам горя, мастер Лютик должен был сверзиться с лошади и сломать себе шею или насмерть поперхнуться кексиком, не меньше. Вернон печально вздохнул.
— Дядюшка Лютик приехал лишь затем, чтобы сообщить Зяблику, что никак не сможет поехать вместе с ним в Вызиму, — пожаловался за мальчика человек, и Иорвет уловил в его тоне какое-то странное торжество, — у него, понимаешь ли, какие-то срочные дела в Аэдирне. Такие срочные, что их никак нельзя отложить.
Иорвет понимающе покачал головой, придвинул свой стул вплотную, одной рукой обнял Вернона за пояс, а второй продолжал нежно гладить немного притихшего Зяблика. На фоне этой трагедии те знания, что он принес, чуть отступили, и с ними можно было повременить хотя бы до тех пор, пока малыш не успокоится.
— Не плачь, — тихо сказал Иорвет и украдкой посмотрел на Вернона. Тот, словно прочтя его мысли, поспешил согласно кивнуть, — мы поедем в Вызиму втроем — ты, я и Вернон. С нами тебе будет даже веселее, вот увидишь.
Шмыгнув носом, Зяблик испытующе посмотрел на Иорвета.
— Правда? — переспросил он с сомнением, — дядюшка Лютик говорил, что с ним нас пустят во дворец. А вас пустят?
Иорвет торжествующе улыбнулся.
— Конечно, пустят, — подтвердил он, — королева Анаис считает Вернона своим папой. А еще…- Иорвет снова перехватил взгляд человека — на этот раз полный благодарности, — а еще наш сын выступает в этом цирке. И он покажет свои фокусы специально для тебя.
========== Победитель по жизни ==========
Виктор хорошо помнил тот день, когда дал себе слово, что никогда в жизни больше не возьмет ничего чужого. Ему тогда едва исполнилось шесть лет, и его нелепая карьера уличного воришки началась и закончилась в один момент. В Новиград они с матерью прибыли вместе с другими темерскими беженцами, и иллюзии о немедленном спасении и спокойной жизни, после того, как война осталась за воротами города, рассеялись очень быстро. В самом богатом и независимом городе Континента бывшая белошвейка и ее непутевый малолетний отпрыск-безотцовщина оказались никому не нужны точно так же, как до этого — в оккупированной Вызиме. Лилия рассказывала сыну, что отец его геройски погиб в одном из сражений, и в темерской столице этой байкой еще можно было кого-нибудь накормить, но в новиградской ночлежке таких детей войны и брошенных любовниц славных солдат оказалось предостаточно, и Виктор очень быстро осознал — одной призрачной памятью о несостоявшемся родителе сыт не будешь, и нужно было как-то выкручиваться.
Он залез в карман одного из зевак, собравшихся вокруг громко вещавшего проповедника Церкви Вечного Огня, даже сумел нащупать и почти вытащить тощий кошель, когда был бесцеремонно пойман за руку. Мужчина со злым помятым лицом и щербиной между передними зубами улыбнулся ему и сказал почти ласково:
— Вот ты и попался, голубчик, — и Виктор понял, что его маленькая печальная жизнь была кончена.
Кричать было бесполезно — мужчина зажал ему рот ладонью, пахнувшей чем-то прогорклым и тошнотворным, крепко держа за запястье, едва не выворачивая руку, оттащил прочь от безразличной толпы, и Виктор уже приготовился геройски отдать жизнь, как его легендарный папаша, но в тот момент, когда тяжелая ладонь уже была поднята для первой оглушительной оплеухи, кто-то окликнул его мучителя.
— Ты чего это удумал, Горс? — услышал Виктор насмешливый, лишь немного заинтересованный голос, и карающая рука, занесенная над его головой, покорно опустилась.
Его отвели к высокому хмурому человеку с добрыми внимательными глазами, местному королю, и Виктор, уже поставивший на себе самом крест, отважился попросить только, чтобы его матери отнесли его бренные останки. Человек рассмеялся и сказал, что до смертоубийств дело не дойдет, а вот воровать парнишке лучше подучиться.
На Франциска Бедлама Виктор проработал совсем недолго. Быть на побегушках у самого Короля оказалось несложно и даже приятно, пока в один сомнительно прекрасный день тот не продал юного помощника своему «старому партнеру».
К тому моменту, как Виктор оказался в банде Сиги Ройвена, он уже успел разобраться в скрытой городской жизни Новиграда. Бедлам дал ему золотой совет, которому юноша следовал до сих пор — «Держи хавалку закрытой, слушай и мотай на ус — дольше проживешь». И потому, когда Король Нищих отдал его в услужение Сиги за пару крон, не стал возражать. В сущности, было совершенно неважно, под чьим началом ходить — лишь бы не пришлось совершать то, к чему у Виктора вовсе не лежала душа. А в своих предпочтениях ему тоже пришлось разобраться очень быстро.
Матушку Сиги устроил не куда-нибудь, а в Пассифлору, и ей даже не пришлось слишком часто обслуживать клиентов — может быть, потому что на нее не было особенного спроса. Товарищи по банде попытались начать называть Виктора «шлюшьим сыном», но Сиги велел им этого не делать. Его мать не была шлюхой — просто заплутавшей женщиной, у которой никогда не было выбора. Самому Виктору было совершенно все равно, как его называли. Он знал свое место, и никогда не задавал вопросов. Сиги не объяснял, почему решил выкупить мальчишку — смышленого, почти беспринципного, но, по большому счету, совершенно бесполезного. И мальчишка избегал лишних вопросов — держал хавалку закрытой, слушал и мотал на ус все, чем Сиги готов был с ним поделиться. Это были жалкие крохи того, что он на самом деле знал или мог рассказать, но именно у Ройвена Виктор научился читать, писать, освоил худо-бедно нильфгаардский язык и манеры, хоть и не знал тогда, как эти знания могли ему пригодиться. Сиги учил и опекал его, казалось, потому лишь, что временами у него не находилось иных занятий. Он не делал на Виктора больших ставок, он не собирался делать из него своего помощника или, тем более, преемника, и мальчик прекрасно понимал, что между ним и жившим в подвале бань Сиги троллем Бартом, в сущности, не было никакой разницы. Сиги любил, когда его слушали, любил учить, а других членов банды заставить постигать какие-то знания было невозможно.