Когда Сиги погиб, Виктор узнал об этом от подельников, которые, растерянные, пытались решить, как им жить дальше. В Новиград вошли нильфгаардские войска, и в день, когда черные стяги взвились над белыми городскими стенами, Виктор впервые понял, что такое ненависть. Он никогда не питал особенно патриотических чувств к Темерии, в которой родился, но улицы свободного Новиграда стали его домом, а парни из банды Сиги — его семьей. Но после смерти главаря в городе воцарился порядок, который оказался хуже царившего в нем раньше хаоса, и Виктор впервые с ужасающей ясностью понял, что никому не нужен.
Матушка умерла через год после конца войны. Заболела пневмонией и тихо ушла однажды ночью, когда Виктор, сидя рядом с ее постелью, негромко читал ей какую-то глупую книгу. Лилия любила романы про любовь, и иногда, забывшись, или выпив слишком много, рассказывала Виктору, что его отец, которого она называла прежде погибшим, на самом деле жив и непременно вернется за ней. Ей не хватило духа встретиться с ним вновь после их единственной ночи вместе, мифический отец был слишком важной шишкой, слишком высокой звездой в небе. Он герой — говорила матушка, — он спаситель Темерии, и Виктор опасался, что вот-вот она вывалит на него, что понесла от самого покойного короля Фольтеста.
Чтобы скрасить ее последние дни, мальчик раздобыл для нее несколько книг в ярких обложках из тех, что россыпью валялись на прилавке книжного магазина на площади Иерарха (площади Наместника, если точнее). Не украл, хотя денег на такую ерунду у него, конечно, не было, но упросил торговца одолжить ему их на время, обещав вернуть в первозданном виде. Торговец велел ему за это вытереть пыль со всех книжных корешков в его лавке, и, спрятав добычу под полу куртки, возвращаясь домой, Виктор уже знал, что вернет книги очень скоро — потому что ему некому станет их читать.
Матушка умерла, и Виктору пришлось научиться заботиться о себе самостоятельно. Пусть другие члены банды Сиги, теперь искавшие пристанище под дланью оставшихся в живых главарей, или записывавшиеся в моряки или наемники, пытались проявлять к нему участие, помощи от них было мало, и мальчик наверняка бы кончил свои дни в сточной канаве или на невольничьем корабле, плывущем куда-то на юг, если бы ему снова не повезло — фантастически, невероятно, и при том, должно быть, вполне закономерно.
Филиппа Эйльхарт, по ее собственным словам, приютила его в память о Сиги. Их связывали давние нежные отношения, и чародейка действительно позже часто поминала Ройвена добрым — и не слишком добрым словом, и в ее искренности много раз можно было усомниться. Но Виктор, следуя старому совету Франциска Бедлама, держал рот на замке, а нос — по ветру. И эта тактика, как и прежде, приносила неплохие плоды. Если чему жизнь и научила Виктора, так это приспосабливаться и менять обстоятельства под себя. Если не получилось стать звездой преступного мира, то вполне можно было попробовать стать учеником знаменитой чародейки.
Филиппа учила его магии так же, как Сиги — грамоте и приличным манерам. Не то чтобы нехотя, но не слишком рассчитывая на результат, давая ему ровно те знания, которые могли пригодиться в Викторе ей самой. Он не был слишком талантливым учеником, но умел слушать и мотать на ус. Филиппе, явно нуждавшейся в благодарных ушах, это нравилось. А Виктору нравилось жить под ее крылышком. Ровно до тех пор, как Филиппа совершила то, за что превратилась в глазах мальчишки в настоящую героиню.
У Виктора никогда не было личных врагов, он не считал себя тем, с кем у кого-то могли бы быть какие-то личные счеты — нос еще не дорос. Но ему было очень хорошо знакомо чувство общего врага. И сперва этот враг растоптал его родину и выгнал их с матерью из дома, а потом теми же сапогами разметал те шаткие стены, которые они построили для себя заново. Филиппа говорила, что Сиги убили предатели, нильфгаардские шлюхи, готовые обниматься с Черными, лишь бы получить кусок их милости. Те, кто ценой всего Севера поставили крест на надеждах королевств на свободу, во имя призрачных привилегий одной страны. И, зная все это, Виктор не верил, что с этим врагом можно бороться — но Филиппа смогла.
В день, когда на Реданский трон вернулась законная королева, Виктор радовался так словно иной родины, кроме Редании, у него не было. Наместник Нильфгаарда был убит, войска выдворены из Третогора, и, когда освободительная армия королевы Адды парадом шла по улицам столицы к королевскому дворцу, Виктор впервые в жизни заплакал от радости. И все это было заслугой Филиппы.
Юноша дал себе в тот день новое обещание — служить ей, следовать за ней. Он запретил себе сомневаться в ней. Филиппа Эйльхарт обладала сложным характером, была временами слишком властной и непоследовательной, обманывала даже собственных соратников, но Виктор уяснил для себя — ради великой цели все средства хороши. И он сам готов был стать для Филиппы этим средством — пусть и миссией его было всего лишь выполнять для нее мелкие поручения, учиться и принимать скупые похвалы.
Несколько лет Виктор провел при дворе Адды, а потом Филиппа взяла его с собой в Оксенфуртский Университет, где юноша наконец почувствовал, что оказался на своем месте. Чародейка, при всем своем могуществе и талантах, безуспешно пыталась удержать в своих руках все. А цели у нее были только великие. Виктор никогда не заблуждался насчет того, кто на самом деле правил Реданией и умудрялся сохранять независимость королевства, стоя по горло в море бесконечной имперской черноты. Королева Адда подписывала приказы и махала рукой на парадах, но за ее спиной всегда стояла Филиппа, принимавшая все решения. С тем же рвением чародейка взялась и за освободительную борьбу для тех, кто, казалось, не жаждал ни спасения, ни освобождения. Она считала, что Север должен вновь обрести свободу и былую славу, а это значило, что холодную войну приходилось вести и с ближайшими соседями, отчаянно сопротивлявшимися любой помощи. Филиппа мечтала вернуть Темерию, она называла это «образумить», но разумностью сестринское государство никогда не славилось.
Филиппа, не ограничиваясь только политикой, старалась контролировать и области, исконно оторванные от национального блага своего королевства, выходившие за его пределы — науку и магию. И с первым Виктор рад был ей помочь. Он легко разобрался во внутренних делах Университета, который после его восстановления Филиппа считала лучшим своим детищем. Юноша был не просто правой рукой Ректора, зачастую он был его голосом и даже головой, принимая решения, донося их до заинтересованных ушей и собирая на себя все палки, если решения оказывались непопулярными. Чужое осуждение и недовольство Виктора никогда не волновало. Он знал, как заставить эту махину работать, и, получив молчаливое или явное согласие Филиппы, приводил свои планы в исполнение. Управлять Университетом оказалось довольно увлекательно, нужно было лишь найти правильный подход и тянуть за правильные рычаги.
Лишь один раз Виктор совершил то, чего Филиппа от него не ожидала и чего, должно быть, не одобрила бы. Когда Редании — и упрямой соседке Темерии, чего уж там — грозила новая война, юноша понял, что не хочет больше стоять в стороне, глядеть на победоносный парад или видеть, как вражеские руки поднимают ненавистные победные стяги, пока он и пальцем не пошевелил, чтобы этому помешать.