В армии Виктор был не слишком-то полезен. Ни солдатом, ни магом его никогда не растили, но ему было достаточно осознания того, что он на войне, на той стороне, на которой должен быть. Он помогал по мере своих сил, слушался командира, за которым пошел, и даже вновь заслужил похвалу. Имя того командира Виктор очень хорошо запомнил, и, пусть его пыл и убеждения были юноше не близки, он обнаружил в себе восхищение его силой духа и упорством. Вернон Роше был из тех, кто, получив по уху, не искал обходных путей, не отступал, чтобы перегруппироваться, а продолжал лезть под ту же занесенную руку, готовый принять новый удар, но не отступить. Не научи Виктора жизнь ровно противоположному, он, наверно, хотел бы стать на него похожим.
Та война закончилась победой, но Виктор, хоть и был в этот раз ее несомненным участником, не почувствовал после нее, что в нем что-то судьбоносно изменилось. Он вернулся к своим делам прежним, поняв, что мелкие победы приносили ему куда большее удовлетворение, чем общее большое ликование. Он по-прежнему знал свое место и то, как делать свое дело хорошо и эффективно.
И вот теперь, стоя посреди огромного зала замка барона Кимбольта, Виктор впервые в жизни не мог понять, на своем ли он оказался месте. Новость о том, что почивший барон являлся его прямым предком, не слишком шокировала юношу. Филиппа никогда не делала ничего, не руководствуясь великой целью, и чего-то подобного можно было от нее ожидать. Юноша не знал, подделала ли она документы, применила магию, или легендарный отец, чьего имени мать ему так и не открыла, и впрямь был сыном хозяина этих земель, но результат был вполне предсказуем. Не сумев освободить Темерию дипломатическими или военными методами, чародейка взялась за иные рычаги. И снова, как и прежде, одним из этих рычагов оказался Виктор. Он был рад ей служить, как всегда, но теперь не мог взять в толк, что именно от него требовалось. Путь от «шлюхиного сына» или даже «ассистента Ректора» в темерские бароны оказался слишком стремительным.
Он прибыл в замок Кимбольта один, не сказав об этом своей покровительнице. По изначальному плану, знакомство с владениями должно было состояться после справления всех формальностей. Виктор знал, что путал порядок действий. Сперва его лицо должно было появиться на семейном древе, а потом уже он сам — в стенах имения. Но, как и отправляясь на войну, Виктор решил проявить инициативу и провести разведку боем.
К его большому удивлению, встречали Виктора, как долгожданного гостя. Управляющий замком — один из верных людей Филиппы — приветствовал юношу пока не принадлежавшим ему титулом и вызвался провести по комнатам и даже показать все необходимые документы. Чародейка всегда действовала наверняка, и учила всех вокруг себя сторониться сюрпризов — Виктор подозревал даже, что, стоило ему выйти из портала у ворот замка, о его визите тут же было доложено Филиппе. Это его, впрочем, не заботило. Если бы чародейка сильно возражала против такого вторжения, она уже явилась бы и вывела Виктора за ухо прочь. Но ее не было, а вот замок, полный незнакомых портретов, вежливых вышколенных молчаливых слуг и неизведанных богатств — был. И Виктор был теперь в нем хозяином.
С экскурсией разобрались быстро. Становилось понятно, что внешняя роскошь и впрямь не слишком точно описывала внутреннее состояние дел. Барон, конечно, не промотал все свое состояние на пышные балы и горластых родственников, но состояние финансов оставляло желать лучшего. Виктор, знавший, как работают денежные потоки и как заставить двигаться то, что привыкло быть недвижимым, был даже рад, что здесь, в его новых владениях, навыки, полученные в Университете ему все еще пригодятся. И на вопрос управляющего, желает ли «его милость» осмотреть что-нибудь еще, Виктор уверенно ответил, что неплохо было бы проехаться по владениям и оценить внешние границы баронства. Ему была предложена лошадь из баронских конюшен и небольшой полк сопровождающих. От последнего новоиспеченный барон поспешил отказаться. Он привык к одиночеству, и сейчас, когда все увиденное еще не успело уложиться в голове, одиночество было лучшим союзником.
Судя по карте местности, земельные владения простирались на много миль вокруг, включали в себя и плодородные поля, и пригодные для охоты леса, и даже часть торгового тракта, соединявшего Марибор и Новиград. Перед таким масштабом Виктор сперва оробел — он ничего не смыслил ни в земледелии, ни в охоте, ни в торговле, и мог лишь полюбоваться видами, а не на глаз определить масштаб будущих доходов. Но дело, как он всегда считал, боялось мастера, и сегодня юноша посчитал себя мастером хотя бы поглазеть по сторонам.
Широкая дорога, ведущая от ворот замка, сворачивала в лес. Снег уже почти сошел, и покладистая гнедая кобыла под Виктором ступала резво и ровно. Тропу, стремительно сужавшуюся, обступали пока совсем голые деревья, и любоваться на них было совершенно бессмысленно. Выросший в городе, и никогда толком не видевший мира за границами его стен, Виктор не мог заставить себя почувствовать ничего, кроме промозглого, забиравшегося под плащ холода. Должно быть, в иное время года эти места были прекрасны и величественны, а лесная тень дарила отдых заплутавшим путникам, но Виктору вся эта романтика больших дорог была совершенно чужда.
Еще через некоторое время юноше пришлось спешиться — лошади сложно стало пробираться между сходившихся все ближе стволов, и Виктор начал уже подумывать, не вернуться ли ему назад, в замок. Для одного дня впечатлений ему было более, чем достаточно, не хватало еще заблудиться в собственном лесу. Он, конечно, сумел бы открыть для себя портал даже прямиком в Оксенфурт, но бросать на произвол судьбы гнедую спутницу совершенно не хотелось.
Лошадь вдруг тревожно заржала, дернула головой и попятилась. Виктор покрепче ухватился за повод, протянул руку к ее морде, стараясь мягкими заверениями успокоить животное, но та продолжала упрямиться, словно наткнулась на какую-то невидимую стену, не пускавшую ее дальше.
— Ну и что мне с тобой делать? — шепотом спросил Виктор и огляделся по сторонам.
Только сейчас он заметил, что, погруженный в свои мысли, успел выбраться из частого подлеска, и теперь стоял на границе небольшой поляны, прогалинами проглядывавшей из-под снежного покрова. С противоположного конца раздался негромкий настойчивый треск, и на пустое пространство перед Виктором вылетел высокий темно-карий олень. Никаких других животных, кроме лошадей, собак и мелкой городской живности, юноша никогда прежде не видел так близко, и сейчас, растерявшись, застыл, крепче вцепившись в поводья. Кобыла сильно дернула, готовая встать на дыбы и рвануть Виктора назад, и тот удержал ее с большим трудом.
Олень, впрочем, не обратил на них никакого внимания. Он сделал еще несколько неуверенных, нетвердых шагов по поляне, споткнулся, застонал почти по-человечески и тяжело повалился на бок. От неожиданности Виктор не смог удержать в руках повода, и лошадь, вырвавшись, ринулась прочь между деревьями. Юноша проводил ее глазами, разом осознав, что бежать за ней следом и голосить на весь лес — совершенно точно не выход.
Все происходящее так мало было похоже на то, к чему Виктор привык, что в первый момент он даже не успел ни удивиться, ни испугаться. Он постоял немного, провожая глазами струсившую лошадь, потом повернулся обратно к поляне.
Олень был еще жив. И только сейчас Виктор заметил, что из бока его торчали три тяжелых древка с темным оперением. Раненное животное почти не билось, видимо, потратив все силы на свой стремительный побег, лишь слабо сучило ногами и пыталось поднять голову. Зрелище было одновременно жалким и каким-то неправильным — Виктор никогда прежде не бывал на охоте, и, хоть и насмотрелся на смерть на войне, сейчас перед ее ликом почувствовал себя лишним свидетелем, забредшим туда, где его находиться не должно было.
Он поспешил напомнить себе, однако, что драматичная сцена развернулась в его владениях, а, значит, павший олень был, в некотором роде, его подданным, и нужно было хотя бы взглянуть, что с ним приключилось.
Виктор приблизился осторожно, стараясь, чтобы снег под его стопами не скрипел. Олень уже почти не двигался, и земля под ним медленно пропитывалась мутной темной кровью. Стрелы были пущены искусной рукой — одна вошла в тело животного под углом и, видимо, пробила легкое — морду животного при каждом судорожном вздохе покрывала густая багровая пена. Виктор не любил вида крови, не мог долго смотреть на чужие страдания, и сейчас, при взгляде на умирающего оленя, сердце его болезненно сжалось. Пожалуй, стоило запретить охоту на территории его владений — промелькнула в голове непрошенная и неуместная мысль.