— Какого хера? — ведьмак развернулся к нему, ухватив с земли ком снега и вытирая им руки, — я велел тебе оставаться с лошадьми.
— Да куда они денутся, — отмахнулся Лютик. Осторожно, видимо, чтобы не испачкать сапог, он спустился к растерзанной туше и поверженным чудищам, с любопытством заглянул в раскрытую клыкастую пасть, казалось, даже жадно вдохнул запах крови. — Но ведь это странно, да? Это уже три экиммы практически в одном месте. Может быть, у них тут рядом гнездо? Или как они там живут? Коммунами?
— Надо сжечь тела, — Геральт снова глянул на убитых тварей. Если разобраться, Лютик был прав. Для местности, где люди настолько не боялись тварей, что не нуждались в услугах ведьмака, который сам появился на их пороге, чудовищ в округе водилось слишком уж много.
Дальше ехали почти молча. Лютик зябко кутался в свой плащ и время от времени оглядывался, будто боялся, что товарищи тех чудовищ, что убил Геральт, начнут их преследовать. Ведьмак, не глядя на спутника, размышлял. Случись все это несколькими годами раньше, он, пожалуй, ничуть бы не удивился. Экиммы редко охотились в одиночку, чаще сбиваясь в небольшие стаи, они не боялись подходить близко к человеческому жилью, и жертв их невозможно было ни с чем перепутать. Но люди из деревни, откуда они недавно уехали, казалось, ничего не слышали о нападениях этих хищников, или по какой-то причине не захотели об этом говорить. Сложно было поверить, что ими двигала скупость и нежелание платить заезжему специалисту.
Поля вокруг дороги быстро кончились, и начался редкий светлый подлесок. Молодые тонкие осины вытесняли своих старых умирающих собратьев, и между их тонких светлых стволов тут и там еще собирался грязный талый снег. Солнце поднялось выше, но не могло разогнать сероватую дымку облаков. Кое-где между ветвей заводили несмелые трели первые птицы, а запах дыма и земли вытеснил легкий пряный аромат пробуждающегося леса. Большак не вел через чащу напрямик, огибая его по большой дуге, и Геральт решил свернуть с главной дороги на довольно приметную, но мало хоженую тропу, где две лошади могли ступать лишь друг за другом, а не рядом. Лютик следовал за ним теперь, немного отставая, должно быть, погруженный в собственные мысли. Окружающая звонкая тишина отчего-то начинала болезненно давить на уши, а в голове от бесплодных размышлений становилось тесно. Геральт обернулся к спутнику, почти готовый попросить его что-нибудь спеть, лишь бы побороть навалившуюся на него вдруг странную необъяснимую тревогу. Путь им предстоял неблизкий, и думать о странном поведении местных экимм становилось невыносимо. Ведьмак перехватил взгляд барда, и к своему удивлению прочел в нем ту же смутную тревогу, что испытывал сам. Для тех, кто повидал на своем веку столько, сколько они, подобное единение было более тяжелым и странным, чем все произошедшее.
— Надо выпить, — заявил вдруг Лютик, и Геральт, всей душой согласный с ним, ехидно откликнулся:
— Сейчас нет еще и полудня.
— Для туссентского винодела ты слишком подчиняешься таким формальностям, мой друг, — ответил бард и наконец широко улыбнулся.
Они проехали еще с милю прежде, чем нашли подходящую для стоянки поляну. Геральт занялся костром — скрываться в этом лесу им было не от кого. Лютик отвел коней в сторону и вернулся, неся сумку с припасами. На самом ее верху обнаружилась большая медная фляга, и, усевшись рядом с разгорающимся огнем, бард сделал из нее первый долгий глоток. Геральт подкинул в костер две толстые влажные ветки, чтобы они просохли и занялись, и устроился рядом с другом.
Напиток во фляге был крепким и пряным, и первый глоток вышел мягким и согревающим.
— Где те времена, когда мы грелись паршивой ржаной водкой и одним дырявым шерстяным одеялом на двоих? — задумчиво проговорил ведьмак, возвращая другу флягу.
— Ты еще вспомни времена, когда мы делили один обоссанный матрас на чердаке заброшенной хаты, голышом, чтобы не замерзнуть, — фыркнул Лютик, — ностальгия ностальгией, и объятия твои всегда были крепкими и жаркими, мой друг, но времена меняются, и теперь я предпочитаю пить то, от чего с большой вероятностью не ослепну на утро.
— И это меня ты дразнишь зажиточным землевладельцем? — усмехнулся Геральт. Содержимое фляги приятно грело. Костер дымил, но легкий ветер стелил дым по земле, относя его дальше в лес. В иные времена это можно было бы счесть самоубийственной неосторожностью.
— Но ведь теперь ты ведьмак на службе у Императора, — не остался в долгу Лютик, — твоя миссия — это вопрос государственной важности, и за ее выполнение ты уже взял большой аванс, и получишь еще больше, не важно, увенчается ли она успехом или нет. Времена меняются, мой друг. Меняются правители и границы королевств, но одно остается неизменным — ты по-прежнему готов жаловаться на слишком хорошую выпивку так же, как на слишком паршивую.
— Я не жалуюсь, — ответил Геральт, — и миссия моя…- он замолчал и устремил взгляд в костер. Миссия его — бесполезная и нескончаемая — была чужой сделкой с совестью, в которой ведьмак не больно-то хотел участвовать, но и отказаться от которой не мог.
— Только не говори, — заметил Лютик, словно прочтя его невеселые мысли, — что ты до сих пор считаешь, что обманываешь бедного маленького Императора Гусика, беря деньги за то, что никогда не исполнишь, не буде на то воли Предназначения. Не помню, чтобы такие моральные дилеммы терзали тебя раньше, когда ты работал на его папашу.
— Это совсем другое дело, — буркнул Геральт.
— Дело то же, — хмыкнул Лютик, — заказчик другой. Хотя у нашего забавного малыша скоро выпадут молочные клыки, и он, боюсь, станет ничем не лучше того, кто нынче пьет вино и вспоминает о славном прошлом.
— Надеюсь, нет, — мрачно откликнулся Геральт, и Лютик презрительно хмыкнул.
— Увы, мой друг, маленькие экиммы наверняка — совершенно очаровательные создания, которые совершенно очаровательно присасываются своими беззубыми ротиками к грудям своих любящих матерей, — заявил он, делая еще один глубокий долгий глоток, — но все едино — вырастают они в тварей, способных высосать целую деревню за один присест.
— Какая сочная метафора, — ответил Геральт, не меняя тона, — вставь ее в новую песню, и, может быть, ты будешь первым, из кого Император Фергус высосет всю кровь.
— Я — свободный поэт, — откликнулся Лютик — вино давало ему в голову, и тон барда снова становился беззаботным, — и Император Фергус не сделал пока ничего такого, чтобы я поверил, что из него вырастет не настоящий Император Эмгыр, а тот мудрый просвещенный правитель, каким Эмгыра описывают исторические хроники.
— Я не звал тебя с собой, — Геральт повернулся к Лютику, и тот ответил ему прямым бесстрашным, почти смеющимся взглядом.
— Но разве я мог тебя оставить, мой дорогой? — поинтересовался он, — ты же знаешь — мирная жизнь губительна для меня, а я хочу еще немного пожить прежде, чем музыка заиграет на моих похоронах.
— Я мог бы снять твое проклятье, — заметил Геральт тише и мягче, и спутник покачал головой.
— Может быть, позже, когда сам ты станешь слишком немощным, чтобы охотиться на тварей, — сказал он почти нежным шепотом, — тогда, глядишь, мы могли бы состариться вместе. И умереть в один день. Прекрасный финал для прекрасной пьесы.
Лютик смотрел ему в глаза еще пару мгновений, потом, хмыкнув, опустил голову Геральту на плечо, поигрывая флягой между пальцами.
— Между прочим, ради этого путешествия я бросил собственного ребенка, — заметил бард задумчиво, — он так плакал — у меня чуть сердце не разорвалось.
— Между прочим, это не твой ребенок, — нейтрально заметил Геральт. Лютик пнул мелкий камушек из-под ног, и тот, подпрыгнув, полетел в костер.
— Пусть мои чресла и не поучаствовали в его создании, но он мне как сын, — возразил Лютик.
— Сын, которого ты бросил, — Геральт покачал головой, — впрочем, думаю, со своим настоящим сыном ты поступил бы точно так же.
Ведьмак был почти готов к обиженному тычку кулаком в бок, но Лютик немного помолчал, потом вздохнул.
— Увы, у моего проклятья есть и дурные стороны, — ответил он, — но я не собираюсь оставаться в долгу перед Зябликом. После того, как мы с тобой умрем в один день, он унаследует все мое состояние и титул, я уже составил завещание.