— Иану они легко давались, — улыбнулся Иорвет, и впервые за долгое время имя сына прозвучало в его устах легко, без вымученной отстраненности, — просто ты — глупый человек.
Роше цокнул языком и покачал головой.
— Ну ладно, мудрый эльф, ты предложил, ты и загадывай первым, — снисходительно разрешил он.
Иорвет на мгновение задумался.
— Ну ладно, начнем с простого, — выдал он наконец, — что тяжелее — пуд кирпичей или пуд гусиного пуха?
— Кирпичей, конечно, — смело заявил Юлиан, гордо вскинув голову. Вернон тихо хмыкнул — Иан такие загадки щелкал, как орехи — потом с сомнением покачал головой.
— А я вот не уверен, — сказал он, — может, еще подумаем, Юлиан?
— А чего тут думать? — Зяблик сдвинул брови — совсем как Шани, рассказывая об очередном странном случае в прозекторской, — кирпичи тяжелые, а пух — легкий. Но пуд пуха — это, наверно, очень-очень много, — мальчик замолчал на мгновение, потом его наконец осенило, — Одинаково! — почти выкрикнул он, подпрыгнув на седле так неожиданно, что кобыла под ним запряла ушами и зафыркала, — они весят одинаково!
— Отлично! — с нескрываемой гордостью объявил Иорвет — и Роше давно не видел, чтобы его эльф так искренне улыбался, — теперь твоя очередь, малыш.
Юлиан размышлял долго. Он явно оказался не готов к подобному результату собственного триумфа, и теперь совсем растерялся. Роше наклонился было к его уху, чтобы подкинуть ему вариант загадки, а Иорвет деликатно увлекся плывущими по небу облаками, чтобы этого не заметить, но Юлиан отмахнулся от непрошенного помощника.
— Не подсказывай, — осадил он глупого человека, и тот был вынужден отступить, — я все-таки знаю одну загадку. — проговорил он с достоинством, потом, вскинув голову, гордо продекламировал: — Порою грязными руками мы достаем его из брюк, подносим к дырке с волосами и раздается смачный звук. Что это?
Роше поймал совершенно шокированный взгляд Иорвета, и сам, должно быть, в этот момент выглядел ничуть не лучше. Похоже, матери Юлиана все же стоило получше следить за своим отпрыском…
— Где это ты узнал такую загадку? — стараясь контролировать собственный голос, спросил Иорвет, крепче вцепившись в поводья своего коня.
— От дядюшки Лютика, — гордо признался мальчик, — он, когда ему очень весело, иногда читает стихи, от которых все в «Хамелеоне» умирают со смеху.
— Я сдаюсь, — весомо заявил Иорвет и отвернулся. Вернон, у которого в голове, вместе с однозначным ответом на этот ребус, возникло множество однокоренных слов, которыми ему захотелось обложить проклятого барда, кивнул:
— Я тоже сдаюсь. Сложная загадка.
— Ничего не сложная! — радостно рассмеялся Зяблик, — это же носовой платок!
Вернону больших усилий стоило не выругаться в голос, а Иорвет вдруг рассмеялся, запрокинув голову — и когда в последний раз он смеялся так звонко и легко?..
— Ты победил, милый Зяблик, — объявил эльф, — а нам с твоим папой нужно научиться смотреть на мир пошире.
Ни он, ни Роше не осознали в первый момент, что именно произнес Иорвет. Повисла неловкая, гулкая пауза. Эльф снова отвернулся, будто обступавший дорогу редкий подлесок был самой интересной вещью на свете. Роше же негромко кашлянул. Юлиан — стоило отдать ему должное — ничуть не смутился и не стал поправлять эльфа. Возможно, факт победы в новой игре сделал его снисходительней к чужим ошибкам.
— Давайте дальше, — предложил он, но Вернон, взглянув на затылок Иорвета, покачал головой.
— Может быть, позже, — сказал он, — нам нужно придумать задачки посложнее — мы недооценили тебя, малыш.
Юлиан явно сник и нахмурился. Но печаль его длилась недолго.
— А ты знаешь какие-нибудь песни? — спросил он у Роше.
— О, прошу, не заставляй его петь! — Иорвет повернулся, и на лице его снова цвела улыбка — у Вернона от сердца немного отлегло, — однажды я взял с него обещание никогда этого не делать!
— Ну не так уж плохо я тогда спел, — обиженно заявил Роше, но послал супругу ответную улыбку, — но вообще-то Иорвет прав — лучше ты нам спой. Я был на твоем выступлении в Новиграде, и мне очень понравилось. Пусть и наш мудрый эльф это услышит.
Уговаривать Зяблика долго не пришлось — он, казалось, только и ждал такого предложения. Приосанившись в седле, расправив плечи, он запел чистым высоким голоском простую веселую песню о звонкой капели и весеннем солнце. Словно подчинившись его пению, утренняя дымка вокруг начала рассеиваться, облака в небе расступились, и первые почти по-настоящему теплые солнечные лучи лизнули просыпающийся после зимы лес. Зяблик пел, прикрыв глаза, легко попадая во все ноты, заставляя свой голосок переливаться и звенеть или плавно спускаться и вибрировать. Видимо, дядюшка Лютик сумел научить малыша не только похабным загадкам, и Иорвет, немного послушав, принялся негромко подпевать. Повинуясь настроению спутников, сам Роше тоже не смог сдержаться и тихо замычал в такт песне.
Когда перевалило за полдень, тягостное молчание утра совершенно рассеялось, как промозглый туман, и, когда Зяблик допел последнюю из своих песенок, спутники завели непринужденную беседу ни о чем. Иорвет рассказывал, как на последней лекции один из его студентов, явно желая блеснуть перед профессором интеллектом и оригинальностью, принялся жарко отстаивать идею о том, что Сопряжение Сфер — это псевдонаучный вымысел, и мир был создан таким, каким существовал здесь и сейчас. Роше легко мог представить, как ядовито Иорвет поставил зазнавшегося школяра на место. Зяблик слушал его внимательно, не перебивая — так словно понимал все, о чем рассуждал эльф, и лишь под конец его истории начал клевать носом. Мальчик заснул, прижавшись к Роше, и тот придержал его одной рукой, не сумев справиться с порывом прижать Зяблика к себе покрепче. Вернон бросил на замолчавшего Иорвета быстрый взгляд, но тот в ответ лишь мельком улыбнулся и прижал палец к губам.
Ехали, не спеша. По изначальному плану, до Вызимы путники должны были добраться в два дня, заночевав по пути в одном из придорожных трактиров. Роше помнил, как во время путешествия в Оксенфурт с Ианом, они с Иорветом укладывали мальчика на кровать между ними, всерьез опасаясь внезапного ночного нападения. Сейчас же дороги Темерии оставались безопасными, и в любой корчме можно было заснуть без страха быть зарезанным во сне. Это, конечно, была совместная заслуга Анаис и Гусика — королева активно занималась перестройкой деревень, следила за их состоянием и, находя нарушения, требовала ответов у старост, губернаторов и землевладельцев. Имперские же патрули поначалу обеспечивали исполнение ее требований и безопасность на большаках и в окрестных лесах — позже этим крестьяне занялись уже собственными силами.
На ночь путники остановились где-то посреди бескрайних черных после зимы полей, в маленькой деревушке на несколько опрятных хат. Корчмарь — мрачный грузный мужчина со шрамами на лице, явно помнивший еще последнюю войну с Нильфгаардом, поставил перед ними миски с кашей, печеным картофелем и заячьим рагу, а потом вдруг пристально посмотрел на Роше и сказал задумчиво:
— А ведь я тебя знаю.
Вернон окинул человека внимательным взглядом, силясь припомнить его лицо, но в памяти было совершенно пусто.
— Я Милко, — помог ему корчмарь, — сын кузнеца из Яворника. Был у партизан на побегушках в Третью войну.
Роше перехватил быстрый, отчего-то очень тревожный взгляд Иорвета, но поспешил приветливо улыбнуться мужчине.
— Это было двадцать лет назад, — заметил он, не признавая сразу факта того, что они и впрямь были знакомы.
— Верно, — хмыкнул Милко, — и ты с тех пор совсем не изменился, командир. Эльфская кровь…- человек понимающе покивал собственному утверждению, и Вернон решил ухватиться за эту возможность. Его имя и лицо были в Темерии хорошо известны, и для того, чтобы вопиющая молодость бывшего регента и нынешнего капитана тайной службы Ее Величества не вызывала лишних вопросов, было пущено сразу несколько слухов, объясняющих это. Родство с эльфами было самым простым и самым ненадежным из них. Роше не мог себе представить, кто вообще мог поверить в это — Юлиан, полукровка, больше походил на своего эльфа-отца. У него даже в таком нежном возрасте уже прорисовывались правильные красивые черты лица и изящество тела, в наличии были также аккуратные заостренные уши и тот самый пресловутый «исключительный разум». Вернон же за эльфа мог сойти разве что в полной темноте, не говоря ни слова.