Шани поинтересовалась, все ли с Эренвалем в порядке, на третий день пребывания Литы под его опекой. Сигнал мегаскопа не давал ни одному из них точно разглядеть выражение лица собеседника, и эльф надеялся, что удастся скрыть от жены-медика и страшные круги под глазами — следы тревожной бессонницы — и бледность, и дрожание рук, и нервную сыпь на коже. Или хотя бы списать это все на напряженную работу и необходимость вставать ни свет, ни заря. В первый раз объяснения и правда сработали — Шани настойчиво посоветовала Эренвалю беречь себя и пообещала прислать ему укрепляющих настоек, чтобы он окончательно не разболелся. Но уже на следующий день ее вопрос повторился, и такой же, как накануне, ответ Шани больше не устраивал.
Эльф знал, что с его стороны подло и неправильно было скрывать что-то от супруги. Несколько лет назад, когда развернулась Зимняя война, как ее теперь именовали нильфгаардские историки, он провел непростительно много времени вдали от Шани, не зная ни как сильно она тосковала и волновалась за него, ни того, что будущая супруга носила под сердцем его ребенка. Вернувшись невредимым, Эренваль поклялся себе, что больше не будет держать возлюбленную в неизвестности — и честно предупредил об этом Императора. Тот, хорошо знакомый с Шани, дал ему позволение рассказывать ей все — в разумных пределах — с условием, что информация не пойдет дальше. Но то, что происходило сейчас, едва ли оставалось в этих самых пределах. Но, видя беспокойство в родных глазах, даже несмотря на помехи магической связи, Эренваль понял, что молчать просто не в силах. Не добившись от мужа правды в этот раз, Шани могла, чего доброго, отправиться в Венгерберг, прикрывшись научными целями, и явиться к нему в дом, чтобы выяснить, что происходит. И от возможных последствий Эренваль не смог бы ее защитить — ведьмак из него был еще хуже, чем лжец.
Шани выслушала его рассказ спокойно, ни разу не перебив.
— И кто такой этот Яссэ? — спросила она, когда откровения Эренваля иссякли.
Комната, где стоял мегаскоп, была надежно защищена от подслушиваний и проникновений магическими артефактами, созданными отцом эльфа собственноручно, и он не слишком опасался, что принцесса или ее вампир услышат что-то из того, что он собирался поведать, но вопрос Шани был, пожалуй, самым сложным из тех, что она могла задать.
Эренваль знал Яссэ с ранней юности, когда он поступил в обучение к его отцу, и с тех самых пор между ними завязалось какое-то странное подобие преданной дружбы. Пока сын мастера Знающего еще пытался вгрызаться в магическую науку, Риннельдор неизменно ставил своего нового ученика в пример Эренвалю, распекая его за вечные неудачи. Сложно было не проникнуться завистью к Яссэ, которому искусство Знающего давалось легко, почти играючи. Он, казалось, не просто чувствовал природу магической энергии, подчиняя ее себе, а сам был соткан из этой энергии. Ему хватало один раз услышать новое заклинание, чтобы понять принцип его работы и освоить на лету. Но Эренваль, давно примирившийся с мыслью, что чародеем ему никогда не стать, вместо того, чтобы злиться на друга, радовался его успехам, даже гордился ими, как собственными. На Яссэ вообще невозможно было злиться — он никогда не зазнавался, не мнил себя выше окружающих и поначалу, пока Эренваль сам не бросил бесполезных занятий, помогал названному брату с неподатливой наукой.
Позже, когда, по словам отца, Яссэ пошел по неправильной дороге и поддержал восстание Узурпатора, Эренваль не мог поверить, что друг сделал это по доброй воле, а когда к власти в Нильфгаарде вернулся сын свергнутого Императора и начал беспощадную зачистку сторонников захватчика, Яссэ вышел сухим из воды каким-то невероятным чудом. Уходя в неизвестность, чтобы «залечь на дно», друг рассказал Эренвалю, что смог спастись от неминуемой казни только при помощи покровительства мастера Риннельдора, сохранившего верность вар Эмрейсам, но эльф с трудом мог в это поверить. На его глазах в те времена сжигали и вешали тех, у кого находились и покровители посерьезней, и чьи преступления против восстановленной династии были куда менее значительными. Яссэ же не только избежал казни, но и после его исчезновения, вездесущая имперская разведка совершенно потеряла к нему интерес. Эренваль подозревал, что друг применил магию, хоть и не мог вспомнить ни одного заклинания, способного на нечто подобное.
Отец публично отрекся от бывшего ученика, но с Эренвалем беглый предатель продолжал поддерживать пусть нерегулярную, но вполне прочную связь — особенно после того, как эльф покинул Нильфгаард и занялся дипломатической деятельностью. Яссэ никогда не расспрашивал друга о его работе — дела Империи или любого другого королевства его ничуть не волновали. Он сколотил цирковую труппу и колесил по всему Континенту с представлениями. Эренваль узнал, что друг бросил занятия магией — Яссэ рассказывал, что способности к ней в нем просто иссякли, и верилось в это с трудом. Но, побывав инкогнито на нескольких его выступлениях и поговорив с другом с глазу на глаз, Эренваль убедился в этом. Забросив искусство Знающего, Яссэ, казалось, забросил самого себя, каким его помнил эльф. Он и сам был не рад собственному спасению от казни, и обмолвился о том, что совершил страшную ошибку, не найдя в себе смелости принять достойную смерть за свои преступления. Лишь через несколько лет Эренваль узнал, что Яссэ нашел для себя новый источник силы и смысла жизни, пусть бывший учитель и называл этот путь еще более губительным, чем все, по каким ученик ходил прежде.
В магии Огня Эренваль почти ничего не смыслил, и, следуя негласному договору, не расспрашивал о ней Яссэ — даже когда друг признался, что цирковая труппа была лишь прикрытием для его шпионской деятельности. Признание это разбросало их по разные стороны баррикад, и после трех Северных войн и до самого начала последнего противостояния держав, жизнь развела их, но только благодаря помощи Яссэ, служившего на тот момент королеве Саскии, Эренваль, хранивший верность Империи, смог выжить и вернуться к Шани и их сыну невредимым. Мотивов своих Яссэ тогда не озвучил, но Эренвалю они были и не важны. Он ответил другу услугой за услугу, и на суде Объединенного трибунала свидетельствовал в его пользу. Добиться свободы для Яссэ на том ристалище оказалось несравнимо проще, чем на предыдущем. Но теперь, похоже, Эренваль пожинал плоды своей благодарности.
— Он мне как брат, — ответил он Шани с коротким вздохом, — и я доверяю ему.
Она скептически подняла брови, но возражать не стала. Помолчала пару мгновений, потом спросила тихо:
— Ты говоришь, это было сделано ради безопасности Императора Фергуса. Но я не вижу связи между этим и похищением его сестры.
— Принцесса не была похищена, — возразил Эренваль, — я говорил с ней и с ее спутником — она сама приняла решение сбежать, а Яссэ лишь помог ей скрыться в безопасном месте.
— Думаешь, одиннадцатилетняя девочка, выросшая, как цветок в оранжерее, может принимать подобные решения? — спросила Шани, — ты не пытался связаться с ее матерью?
— Лита не хочет, чтобы ее родители узнали, где она, — ответил Эренваль, сам понимая, как глупо это звучит, — а я не могу делать того, чего она не хочет. У нее есть очень весомый аргумент.
— Но представь, если бы Юлиан решил сбежать, — продолжала настаивать Шани, — ты не хотел бы знать, где он и что с ним?
— Конечно, хотел бы! — Эренваль поднял отчаянный взгляд к потолку, — но что я могу сделать? Даже если забыть о том, что за неповиновение я буду немедленно убит, реши я выдать местоположение принцессы, я либо сам стану изменником и пойду под суд, либо подставлю моего друга, которому за малейший проступок грозит немедленная казнь. По крайней мере, пока принцесса здесь, она в безопасности и не достанется никому из тех, кто, возможно, хотел использовать ее против Императора. Хоть я и не знаю, как именно.
— В том-то и проблема, — вздохнула Шани, — я, конечно, никому ничего не скажу сейчас, но, дорогой, если с тобой что-то случится, я не смогу и не захочу молчать.