— Добро пожаловать, — сказал он, но тон его противоречил сказанному, — господин Регис уже ждет.
— Здравствуй. Эренваль! — улыбнулся Лютик, не спросив разрешения, перехватил и пожал тонкую руку эльфа. Тот невесело улыбнулся.
— Здравствуй, Юлиан, — ответил он, — надеюсь, сегодня мы играть в карты не будем — мне уже нечего проигрывать.
— Впервые вижу того, кто отказывается от гвинта! — рассмеялся Лютик и похлопал Эренваля по плечу. Его легкий веселый тон помог немного сбить напряжение, и хозяин провожал их в кабинет, где, судя по всему, и произошло убийство, уже не дрожа, как осиновый лист на ветру.
На полу просторного помещения, опутанного магическими нитями, как ветви дерева — паутиной, красовалось едва заметное неровное пятно — кровь Фрингильи пролилась, по всей видимости, именно здесь. Геральт огляделся по сторонам, потом остановил взгляд на хозяине. Тот не отвел глаз, как партизан на последнем допросе.
— Мы еще поговорим, — объявил Геральт, — но сперва мне нужен мегаскоп — хочу кое с кем связаться.
Хозяин помедлил секунду, потом кивнул.
— Пожалуйста, за мной, — указал он путь.
Оставив Геральта наедине с магическим артефактом связи, Эренваль деликатно удалился и закрыл за собой дверь. Ведьмаку не слишком часто приходилось пользоваться мегаскопом, да он и не был уверен, что на том конце кто-то ответит — с тех пор, как Йеннифер покинула лагерь Яссэ, он о ней ничего не слышал. Но произошедшее сегодня требовало немедленных действий — Геральт должен был хотя бы убедиться, что с чародейкой все в порядке.
Кристаллы в золоченых столбиках, повинуясь короткому заклятью, замерцали, и в первые несколько секунд ничего не происходило. Йеннифер всегда возила свой мегаскоп с собой, но где именно сейчас находилась, было неизвестно. Секунды текли медленно, сигнал не проходил, и в момент, когда Геральт готов был уже плюнуть на все и вернуться в кабинет, фигура чародейки, мерцая, проявилась перед ним.
— Геральт? — Йеннифер была, очевидно, жива и здорова, а еще — полностью одета, значит, даже в такой поздний час и не думала пока ложиться спать. Геральту вдруг страшно захотелось, наплевав на магические законы, шагнуть к ней и попытаться обнять трепещущий образ — пусть бы даже это не принесло никаких результатов. А еще лучше — попросить Йен немедленно телепортироваться к нему, чтобы держать чародейку при себе и каждую минуту знать, что с ней все в порядке, и жестокий убийца до нее не добрался.
— Йен, — начал он, но та быстро перебила его.
— Возвращайся в Вызиму, — сказала она, — бросай заниматься ерундой, ты мне нужен.
Геральт невольно улыбнулся.
— Поиски Цири, значит, для тебя — ерунда? — спросил он с ехидством, которое в этих обстоятельствах удивило даже его самого. Йеннифер закатила глаза.
— Мы оба знаем, что ты ее не найдешь, пока она сама этого не захочет, — сказала чародейка, — так что кончай прикрываться великой целью и возвращайся — ты нашел мегаскоп, значит, найдешь и портал. Это срочно.
— Что случилось, Йен? — нахмурившись, спросил Геральт.
— Я знаю, где Лита, — тихо ответила Йеннифер.
========== Счастье в незнании ==========
Иорвет сам не заметил, как принялся украшать ту лачугу, которую его человек называл своим домом. По пути из дворца — после всех драматичных событий, что там приключились — было принято общее решение не возвращаться сразу под эту убогую крышу, а пройтись немного по весеннему городу. День клонился к вечеру, и робкое солнце нагрело камни темной брусчатки, почти высушило глубокие лужи, и город, пока не знавший о грядущих переменах на полях большой политики, жил своей обычной жизнью. Зяблик, успевший объесться пирожными и нахвататься новых впечатлений, больше не тянулся к лоткам со сладостями, теперь сосредоточившись на красивых вещицах на прилавках заморских купцов, а у витрины игрушечного магазина простоял добрых десять минут, пока Иорвет не предложил зайти и выбрать что-нибудь в подарок мальчику. Одной покупкой дело, конечно, не ограничилось, и эльф, видя, как улыбчивый продавец заворачивает в темную бумагу очередную резную безделушку, начал волноваться, как же они потащат все это новое добро Зяблика обратно в Оксенфурт — и, конечно, что скажет Шани. Она не любила, когда Юлиану делали слишком дорогие подарки, и даже Лютику, то и дело привозившему малышу то музыкальную шкатулку очень тонкой работы, то очередную нарядную курточку, неизменно пыталась вернуть деньги за столь расточительные покупки. Лютик каждый раз не уставал оскорбляться, заявляя, что подарки делал от чистого сердца, и Иорвет решил последовать его примеру. Видеть, как мальчик радовался пустым мелочам, стоило того, чтобы потратить на эту ерунду деньги.
Вернон, конечно, всю дорогу молчал. На него за это невыносимо длинное утро свалилось больше всего новостей, и он, оглушенный, шагал рядом со своими спутниками и лишь скупо улыбался, когда Зяблик спрашивал его мнения о раскрашенной в черную и белую полоску деревянной лошадке или самой настоящей позолоченной пан-флейте. Иорвет не лез к нему ни с расспросами, ни с сочувствием, ни даже с пустыми легкими разговорами, давая человеку время переварить всю полученную информацию и уложить ее в голове — за один день Вернон встретился со слишком большим количеством собственных сыновей.
Эльф обратился к своему человеку лишь однажды — когда в очередной лавке со старинными безделушками обнаружил прекрасный деревянный стул с высокой резной спинкой — немного колченогий, но явно в прошлом обтертый задницами каких-то знатных особ в роскошных поместьях. Зяблик заметил его первым и немедленно взобрался на него, уселся, как на императорский трон, и продавец, недовольно глянув на мальчика, строго произнес, глядя прямо в глаза Иорвету:
— Это очень дорогая вещь. Придержите своего ребенка.
Иорвет гордо вскинул голову, смерил жалкого человека тяжелым взглядом и заявил, не успев взвесить своего решения:
— Мы его покупаем. Думаю, эта рухлядь, если ее починить, будет неплохо смотреться у нас дома, правда, Вернон?
Человек, до этого бездумно разглядывавший полки с пыльными старыми книгами, вздрогнул и посмотрел на Иорвета так, словно забыл, что гулял по городу не в гордом одиночестве, и на мгновение эльф даже пожалел о своей поспешности. Продавец мог заломить за стул очень высокую цену, а кошелек Вернона и так изрядно похудел за время их прогулки. Но человек вдруг широко улыбнулся, кивнул и перевел взгляд на купца.
— Сколько за стул? — спросил он придирчиво.
Продавец, как Иорвет и ожидал, ударился в россказни о том, какую невероятную ценность они намеревались приобрести, и в каких домах она стояла прежде, но человек его не слушал. Он отсыпал ровно столько оренов, сколько за него запросили, и вынес стул из лавки с таким видом, словно спасал принцессу из пожара и уже слышал восторженные крики толпы.
Тем вечером Иан, хоть и обещал, конечно, не явился — ничего другого Иорвет и не ждал. Он мог про себя оправдать сына, объяснив его отсутствие тем, что тот после долгой разлуки воссоединился с возлюбленным, и им необходимо было провести вместе немного времени — а еще, может быть, решить, в качестве кого Иан будет жить при Фергусе и Анаис. Но все эти объяснения не могли заставить угаснуть злость и обиду на сына, которые Иорвет испытывал, видя, как Вернон, отвлекаясь от ужина или игры с Зябликом, поглядывал на дверь, дожидаясь, когда в нее постучат.
Эльф хотел приняться за ремонт своего приобретения немедленно, но быстро сообразил, что не захватил с собой никаких инструментов — даже плохонького резака. В последние годы, с тех пор, как почти все его имущество сгорело на пожаре, он вовсе не брался за работу руками, враз потеряв к ней интерес. Набор инструментов, которые подарил ему на один из праздников Иан, сгинул в огне, а новые покупать не хотелось. Видя растерянность эльфа, Вернон пообещал, что завтра они непременно отправятся в город и купят все необходимое — он словно боялся, что Иорвет передумает и бросит свою затею, и стул останется стоять в углу, сломанный и никому не нужный. Но теперь, ходя по крохотным комнатам вернонова дома, эльф смотрел на их голые стены совершенно другим взглядом — он представлял, каким уютным можно сделать это убогое место, если немного постараться. Может быть, в прихожую у лестницы влез бы высокий книжный шкаф, на кухне явно не хватало полок и ящиков для цветов, а кровать в спальне совершенно никуда не годилась — чем такая солдатская лежанка, лучше уж было спать прямо на полу. Даже для собственного портрета Иорвет подобрал бы раму получше, а еще перевесил бы его куда-то, где собственный взгляд не следил бы за ним, пока он будет спать — или не только спать в новой постели вместе с Верноном. Картину написал Гусик, и Иорвет догадывался, что память юного Императора сделала моделью для этой картины вовсе не лицо старого эльфа, а томный взгляд он рисовал, основываясь на собственном опыте времени, проведенного с Ианом. От этого осознания портрет начинал казаться жутковатым, и Иорвет настоял, чтобы уже сейчас Вернон отнес его вниз и повесил в коридоре. Человек совсем не сопротивлялся этим переменам. Одного Иорвета в его спальне ему оказалось вполне достаточно.