— Конечно, — улыбнулась матушка, — только не утомляй его слишком сильно.
От подобной просьбы в пору было окончательно растеряться и начать искать повод внезапно уйти, ретироваться, сославшись на срочные дела. Матушка заботилась о здоровье отца больше, чем о своем собственном, но, так же, как и он, никогда не позволяла себе неосторожных замечаний на этот счет. По ее словам, все всегда было в полном порядке. Гусик подавил в себе желание уточнить, действительно ли дела обстояли так плохо, как можно было себе додумать после их короткого разговора, дать себе хоть пару секунд подготовиться к встрече с больным родителем. Фергус уже видел его разбитым и слабым, погрузившимся в хворь накануне очередного неминуемого улучшения, но сейчас вдруг испугался, что все окажется гораздо хуже, чем раньше. Могло статься, что отец лежал на смертном одре, и все, кроме Гусика, уже смирились с его скорой кончиной — потому молчали братья, потому матушка позволила себе то замечание. И к своему стыду Фергус внезапно осознал, что испугался потерять вовсе не отца, а ценного советчика и неизменного невидимого защитника, чья тень возвышалась над его троном, и чью бесплотную руку он всегда ощущал на своем плече, принимая важные решения.
Оставив мать за дверью, юный Император вошел в полутемную спальню отца и неловко замер на пороге. Плотные портьеры на окнах были задернуты и не впускали в комнату ни капли яркого весеннего солнца. Отец полулежал в постели, опираясь на высоко взбитые подушки, и по обе стороны от него, притихнув и прижавшись к нему, устроились братья. Все еще вылитые породистые кутята, они прильнули к Эмгыру так, словно хотели бы залезть ему на колени, а то и на голову, но получили команду этого не делать — и впервые послушались. У отца на коленях лежала большая книга в бархатном переплете, и, когда Гусик вошел, он дочитывал негромким чуть надтреснутым голосом:
— …фланговая атака нильфгаардских кавалеристов была остановлена темерским пехотным резервом…- бывший Император оторвал взгляд от страницы и посмотрел на Фергуса, неловко топтавшегося на пороге.
— А дальше, папочка? — подал голос один из близнецов, не обращая на старшего брата ни малейшего внимания, — маршал Коэгоорн отбросил нордлингов?
— Маршал Коэгоорн понял, что битва проиграна, когда резервные бригады Наузикаа и Седьмая Даэрлянская были разбиты, — ответил вместо отца Фергус — ход битвы под Бренной он до сих пор помнил так, словно сам в ней участвовал, — но отказался отступать или сдаваться в плен, и был расстрелян вместе со своим адъютантом.
Оба близнеца подняли на него совершенно одинаковые злые зеленые глаза.
— Ты врешь, — заявил один из них — кажется, Мэнно.
Фергус попытался улыбнуться — он помнил, как его самого в детстве возмущало это поражение. В Империи до сих пор бытовало мнение, что маршал Коэгоорн был предан собственными соратниками, и Северные королевства одержали победу лишь потому, что их диверсанты работали лучше, чем имперская разведка. Но, так же, как и ему самому в их возрасте, объяснить это трехлетним мальцам сейчас было совершенно невозможно.
Отец закрыл тяжелый фолиант и отодвинул его, позволив книге скользнуть с его колен на край кровати.
— Идите, мальчики, — скомандовал он, — поиграйте во дворе.
Братья немного помедлили. Первым сдался Риэр. Он спрыгнул с постели и серьезно посмотрел на Фергуса — на мгновение тому даже показалось, что малец готовился церемонно ему поклониться и отвесить протокольное приветствие, но мальчик лишь махнул рукой брату и, обогнув Фергуса, бегом ринулся прочь из комнаты — судя по всему, он решил, что необходимо было срочно восстановить историческую справедливость и провести битву под Бренной заново — уже на их условиях и с правильными последствиями. Когда много лет назад Фергус сам задался такой целью, его поддержали только его деревянные солдатики.
Оставшись со старшим сыном наедине, Эмгыр снял с переносицы окуляры, аккуратно сложил их и положил на обложку книги, опустил ладони на одеяло перед собой, выжидающе посмотрел на Фергуса, не сделав ни одного приглашающего жеста. Юный Император приблизился. Рядом с постелью отца стоял высокий неудобный стул — его, видимо, оставил лекарь — и сейчас Гусик опустился на жесткое сидение, по привычке выпрямившись и не касаясь спинки.
— Матушка сказала, тебе нездоровится, — начал беседу Фергус, стараясь на глаз определить, насколько плохо себя на самом деле чувствовал отец и радуясь, что тот не сможет ему соврать, даже если захочет. Лицо бывшего Императора казалось осунувшимся и бледным, но особенно тревожных признаков Гусик, к счастью, не заметил. На умирающего отец был не слишком похож, скорее на того, кто восстанавливался после тяжелой лихорадки.
— В моем возрасте это случается, — ответил Эмгыр, мельком улыбнувшись, — доживешь до моих лет — поймешь. Но тризну по мне заказывать пока рано, так что поубавь сочувствие во взоре, сын мой.
— Прости, — Фергус попытался ответить ему улыбкой, но отчего-то не смог, — и за то, что давно не приезжал — тоже.
— Ты — Император, — пожал плечами Эмгыр, — было бы странно, если бы ты при любом удобном случае бежал жаловаться старику-отцу на злых советников и неверных друзей. Для этого у меня есть Мэнно — ну и ябедой он растет! Вчера пришел жаловаться, что матушка заставила его есть овощи на ужин.
Фергус невольно рассмеялся — отец никогда не славился разговорчивостью, и обычно вытянуть из него лишнее слово или случайную шутку было сложнее, чем глубокую занозу из пятки. Сейчас, возможно, он прятал правду за потоком ничего не значащих слов — Ваттье де Ридо наверняка рассказал бывшему Императору, какой подарок сделал его преемнику.
— Мэнно еще слишком мал, чтобы понимать, кто на его стороне, а кто — настоящий враг, — ответил юноша, решив принять пока правила отцовской игры, — со временем он разберется, что овощи — и матушка — вовсе не желают ему зла.
— Этот хотя бы просто жалуется на обидчиков, — отмахнулся Эмгыр устало, — Риэр же, едва почуяв опасность, спешит разобраться с обидчиком силой. Из его тарелки, говорят, овощи летели через всю столовую и едва не разбили витражное окно. Если бы пришлось оставлять трон Империи кому-то из них, я предпочел бы сразу сдаться Редании и избежать больших жертв.
Фергус ничего не ответил и поджал губы — по всему выходило, что простой разговор о проделках младших братьев превращался в конкретный и совершенно прозрачный намек. Всю свою тираду отец мог бы уместить в короткую фразу — кроме тебя, Гусик, править страной некому.
— Им не хватает твердой руки, — решил юноша не оставаться в долгу. Кружить и выписывать финты в словесных схватках он за последние годы научился не хуже отца, — и чувства ответственности.
— Может быть, — равнодушно откликнулся отец, потом пристально посмотрел на сына, — ты хотел о чем-то поговорить со мной?
Отправляясь в родительский дом, Фергус не смог точно для себя сформулировать, о чем именно он хотел спросить у отца, какого совета ждал от него. Дела в Империи были далеки от плачевных, но он чувствовал, что катастрофа назревала. И виной тому была не только его неопытность или нежелание принимать радикальные решения. Послевоенный мир менялся повсеместно, и старые приемы в нем больше не работали. Пытаясь наладить одну сферу жизни, Фергус неминуемо выпускал из поля зрения другую, и там тут же появлялось недовольство, с которым нужно было разбираться, бросив то, чем он занимался изначально. Невозможно было угодить всем, и Гусик знал, что и не должен был этого делать, но не станешь же просить отца научить расставлять верные приоритеты. И Фергус решил начать с самой, по его мнению, безопасной темы.
— Новая правительница Скеллиге прислала парламентеров, — заговорил он, — она просит снять торговую блокаду и открыть порты для их товаров. Острова устали от набегов и готовы заключить мир на наших условиях. В противном случае, они грозятся начать переговоры с Реданией и ее союзниками об объединении.
— Они этого не сделают, — спокойно возразил отец, — единственный вариант, при котором Редания согласится на союз со Скеллиге — это если те войдут в ее состав на правах частичной автономии. Иные условия для нее просто невыгодны. Наши северные союзники знают, что рискуют попасть под ту же блокаду и перекрыть себе доступ к нашему рынку. Это слишком высокая цена за союз с теми, кто торгует только рыбой, шкурами и кровавым возмездием. А островитяне не пойдут на это, даже если новая королева подпишет такой договор. Народ немедленно поднимет бунт, и все вернется на круги своя.