— Если я откажусь, начнется новая волна набегов на прибрежные темерские регионы, — возразил Фергус, хотя отец, казалось, вовсе не намеревался с ним спорить, — придется перебросить туда регулярные войска, а это, в свою очередь, может привести к волнениям в восточном регионе — в Аэдирне продолжаются восстания. Когда наступит лето, и перевалы Махакамских гор очистятся для прохода, приграничные области Темерии окажутся в опасности. Мы могли бы вести войну даже на два фронта, но я этого не хочу.
— Ты сам отвечаешь на свой вопрос, — развел Эмгыр руками, — отказать — значит, объявить войну. Согласиться — значит открыть для освоения новый рынок, пусть и не слишком платежеспособный. Спроси у своей матери — она давно размышляет о том, как бы увеличить продажи и расширить поле деятельности.
— Тогда необходимо установить обычные торговые пошлины, — теперь Фергус уже размышлял вслух, почти не рассчитывая на отцовский ответ, просто стремясь привести в порядок собственные мысли, — но для островитян такая налоговая нагрузка может оказаться неподъемной, они просто не станут покупать наши товары. Но особые условия для них разозлят тех, кто находится в нынешнем правовом поле.
— На рынке большая часть влияния принадлежит Торговым гильдиям, — напомнил отец, — и пока тебе нечего им противопоставить.
— Но что, если я организую новый торговый союз, — Гусик с надеждой посмотрел на отца, надеясь, что губы его не дрогнут в ехидной насмешке, — все, кто вступит в него, получат особые права на торговлю. Гильдии смогут решать — поддержать мою инициативу или выступить против нее.
— Все верно, — кивнул Эмгыр и устало прикрыл веки — Гусик пристыженно замолчал и тревожно посмотрел на него. Похоже, своими разговорами он успел порядком утомить собеседника, забывшись. Но, посидев пару минут и отдышавшись, отец вновь посмотрел на него, — а Ваттье еще говорил, что ты неспособен к принятию смелых решений.
Фергус нахмурился. То, что старый разведчик шпионил не только за врагами Империи, но и за ним самим, не было, конечно, новостью, но таких заявлений от него юный правитель не ждал. Похоже, верный соратник считал его трусом, нерешительным мальчишкой — неужели из-за того, что Гусик не поддержал главную его инициативу?
— Ваттье де Ридо предлагал мне разбираться с моими врагами нечистыми методами, — ощущая себя ябедой-Мэнно, заявил Фергус, — я сказал ему, что политические убийства — это не то, чем я хотел бы запомниться.
— Политические убийства славятся тем, что их политичность понятна только тем, на кого ими необходимо повлиять, — ухмыльнулся Эмгыр, — в противном случае, они совершены грубо и глупо. Но Ваттье — профессионал своего дела.
— Ты предлагаешь мне согласиться? — неожиданно резко переспросил Фергус, на этот раз ничуть не устыдившись своего тона.
— Когда правишь Империей, иногда приходится принимать не те решения, которые кажутся тебе благородными, а те, что необходимы, — ровным безэмоциональным тоном ответил отец, — в противном случае, может оказаться, что противники твои не столь благородны.
— Я не вижу необходимости в убийстве, — отрезал Гусик, и между отцом и сыном на добрую минуту повисла напряженная тишина.
— Как поживает твоя супруга? — наконец поинтересовался Эмгыр, и Фергус мрачно покосился на него. Он прекрасно понимал, что своим невинным вежливым вопросом бывший Император интересовался, не беременна ли еще Ани, словно уже поставил крест на нерешительном правителе, надеясь, что из его наследника еще мог выйти толк. Порадовать отца Фергусу, впрочем, было нечем. Он не сомневался, что супруга больше не была одинока в своей постели, но рассчитывал на ее разумность и осторожность. И на честь Виктора, конечно. С пока некоронованным реданским королем молодой Император после того неловкого разговора в собственной спальне, общался еще пару раз, и вынужден был признать — тот вполне заслуживал любви Анаис.
— У нее все в порядке, — ответил Фергус скупо, про себя радуясь, что отец, в отличие от него, не мог проверить его слова на искренность, — она занята делами Университета, но находит время помогать мне в делах Империи.
— Хорошо, — покладисто кивнул отец, решив, видимо, не смущать сына следующим, более конкретным вопросом. — я знаю Анаис с тех пор, как она заняла трон Темерии, и уверен, лучшей соратницы тебе было не найти. Важно, что и народ Империи это понимает.
— Народу Империи Анаис нравится даже больше, чем я, — улыбнулся Фергус, — кажется, некоторые уже стали забывать, что она — северянка.
— Она — Императрица, — мягко напомнил Эмгыр, — и народ помнит это, даже если вы оба иногда забываете.
Они поговорили еще немного — о политике и волнениях среди знати, даже о чародеях, похоже, замышлявших государственный переворот, но лишенных поддержки общества, чтобы приступить к нему немедленно. Следуя своему обещанию, отказавшись от идеи кровавой расправы над конкурентами, Ваттье и его агенты развернули настоящую пропагандистскую кампанию, старательно напоминая жителям Империи, что чародеям, по большей части, не могло быть веры, и действовали они всегда только в собственных интересах.
Под конец беседы отец окончательно выдохся — Фергус заметил, как он сперва бросил какую-то фразу невпопад, а потом и вовсе заснул на полуслове, уронив голову к плечу. Юноша поднялся со стула, аккуратно прикрыл отца одеялом повыше, поднял книгу и окуляры и отложил их в сторону. А потом, стараясь не шуметь, направился к выходу из спальни родителя. На пороге молодой Император оглянулся и вдруг поймал себя на мысли, что дорого бы отдал, чтобы точно узнать, что этот разговор с отцом был для них обоих не последним. Повинуясь внезапному порыву, Фергус на цыпочках вернулся к кровати, склонился над отцом и коснулся губами его холодного изрезанного морщинами лба — отец пробормотал что-то недовольное, но не проснулся.
Матушка ждала его в светлой гостиной, и, войдя в нее после полутьмы отцовской спальни, Фергус словно очутился в ином мире, шагнув через портал. Стоявшее высоко теплое туссентское солнце заливало просторное помещение, будто специально созданное, чтобы проводить большие торжественные приемы с толпой гостей, музыкой и маленькими пирожными на фарфоровых тарелочках — такие, как любила Лита. О сестре в родительском доме, казалось, почти не вспоминали — она, избравшая путь чародейки, больше не была членом семьи, и мать с отцом, даже если горько тосковали по ней, по привычке не демонстрировали своих чувств.
Рия сидела в солнечных лучах, прямая и сияющая, как эльфская статуя, но, стоило Гусику пересечь порог, поднялась ему навстречу.
— Ты уже уезжаешь? — спросила она, не задав ни единого вопроса об их разговоре с Эмгыром. Фергус был уверен, что и с отцом она обсуждать этого не станет. Он подошел ближе, взял мать за руки и улыбнулся ей.
— Мне нужно поговорить с Главой Совета, — ответил он, — но мастер Риннельдор подождет. Если хочешь, я могу остаться.
Бросать Рию одну в компании больного отца вдруг показалось Фергусу необъяснимо жестоким. Она больше не была безмолвной тенью своего супруга, не пряталась в лучах его величия, имела собственные голос и свои дела, но до сих пор, должно быть, переживала боль супруга, как собственную. И уж, конечно, малыши-братья не могли ей в этом помочь, особенно теперь, когда ее единственная дочь покинула отчий дом.
— Не хочешь съездить со мной на плантации? — предложила Рия, и Гусик удивленно поднял брови. Всякий раз, навещая родителей, он не выходил за пределы поместья, и сейчас приглашение матери смахивало на предложение поговорить наедине, без лишних ушей.
— Конечно, — поспешил он согласиться.
Пока Темерия только просыпалась после зимы, каждый день удивляясь все новым ее робким признакам, в Туссенте весна уже бушевала вовсю. Бескрайние луга, залитые солнцем, зеленели свежей травой, расчерченные яркими всполохами цветов. Воздух, пропитанный запахом меда и сырой возделанной почвы, был теплым и густым, как парное молоко, а небо — бесконечно высоким и чистым, как назаирская глазурь.