— Я могу войти? — негромко спросил вампир, не меняя приветливого тона.
Филиппа медлила еще пару драгоценных мгновений — порошок делал свое дело, уже не испытывая ее стойкости, но сжигая остатки нерешительности.
— Заходи! — выкрикнула она хрипло, — будь ты проклят!
Останься в ней сейчас хоть капля способности колдовать, этого проклятья вполне можно было испугаться, но Регис и тогда готов был бы его принять. Он переступил порог, присел рядом с чародейкой на корточки, аккуратно отвел от лица ее руки и, снова порывшись в сумке, извлек маленькую стеклянную пипетку, наполненную мерцающей белесой жидкостью.
— Пожалуйста, не дергайтесь, — попросил он, и, когда Филиппа покорно замерла, быстро закапал по две капли в оба слезящихся налитых кровью глаза.
Боль отпустила чародейку не сразу. Она, вывернувшись из рук Региса, отползла от него по полу, дрожа и не разбирая дороги.
— Думаю, вам не нужно объяснять, — снова заговорил вампир, поднявшись на ноги, — что я — существо ничуть не менее опасное, чем мой друг. И потому я прошу вас — от чистого сердца — не мешать мне делать то, зачем я пришел.
Все еще сидя на полу, Филиппа посмотрела на него, стараясь сфокусировать на Регисе взгляд. На ее щеках остались влажные розовые следы, длинные ресницы выпали все до одной, и от того глаза чародейки казались глазами разъяренной хищной птицы.
— Я отомщу, — пообещала она.
— Я знаю, — покладисто кивнул Регис, — но сейчас это совершенно неважно. Где они?
Филиппа неопределенно махнула рукой куда-то вглубь дома, потом, держась за стену, медленно поднялась.
— Ты совершаешь большую ошибку, — проговорила она хрипло, — и она будет дорого стоить не только нам с тобой или твоему другу.
— Может быть, — совершенно искренне ответил Регис и направился по темному коридору прочь, больше не взглянув на чародейку.
Чутким животным слухом вампир уловил негромкую мягкую мелодию и сразу узнал голос — Детлафф, должно быть, пойманный в какую-то ловушку, напевал колыбельную своей принцессе — одну из тех, что пела для нее Рия, пока дочь не покинула ее навсегда. Регис замер у двери, из-за которой доносился звук, устало прижался лбом к холодной створке и выдохнул, прислушиваясь. Голос Детлаффа звучал все тише и тише, и, лишь когда окончательно иссяк, как пересохший ручей, вампир отважился толкнуть дверь и войти.
Детлафф стоял в магическом кругу, ссутулившись и опустив руки, но, когда Регис пересек порог, выпрямился и повернулся к нему.
— Здравствуй, — тихо произнес вампир, не спеша приближаться.
— Здравствуй, — ответил Детлафф и, подняв руку, прижал ладонь к удерживавшей его невидимой стене.
Хватило пары широких шагов, чтобы подойти к нему вплотную — и чтобы не дать себе передумать. Регис протянул руку в ответ, и его пальцы почти соприкоснулись с пальцами Детлаффа — их отделяла друг от друга магическая пелена, но даже сквозь нее вампир ощущал исходившую от друга тревожную вибрацию — слишком знакомую, чтобы ее можно было с чем-то спутать. Связавшие их почти воедино кровные узы позволяли Регису чувствовать все, что испытывал сейчас Детлафф — волнение, растерянность, надежду — но больше всего — невыносимую тягучую усталость. Друг позволил себе поверить, что его вечный спутник, его брат по крови пришел, чтобы спасти его. И, пусть в своем понимании спасения теперь они фатально не совпадали, именно это Регис и намеревался сделать.
— Я велел тебе не приближаться, — прошептал Детлафф, и грозовая синева его глаз казалась выцветшей, как рассветное весеннее небо.
— Но никогда всерьез не верил, что я послушаюсь, — улыбнулся Регис.
— Никогда, — подтвердил друг, ответив на его улыбку.
Еще несколько долгих минут они стояли друг перед другом — один — пленник чародейского дома, второй — заложник ужасных обстоятельств, и впервые за невыразимо долгое, и необъяснимо краткое время, Регис ощущал обычную знакомую близость. Они снова становились единым целом, и взаимному проникновению их душ не могли помешать даже стенки ловушки. Но по мере того, как вампир позволял другу проникать в свой разум, Детлафф все отчетливей начинал понимать, зачем на самом деле он явился.
Друг отдернул руку, точно обжегся, попятился, и его спокойное лицо, дрогнув, начало меняться — опустились и надвинулись на заалевшие глаза тяжелые черные брови, челюсть выдвинулась вперед, выпуская острые смертоносные клыки, из самой глубины горла Детлаффа послышался низкий угрожающий рык.
— Нет, — выдохнул он, — ты не сделаешь этого!
Рука Региса упала, он сам остался неизменным, лишь взгляд его сделался печальным и темным.
— Я сделаю то, что обещал тебе, — прошептал он в ответ, — ради тебя — и ради всех, кого это могло бы коснуться в будущем. Ты сам просил меня дать слово.
Детлафф дернулся, отпрянул назад, готовясь к бесполезному рывку. В его облике не осталось ничего человеческого — глаза налились яростью, а слова теперь больше походили на хищный рык, чем на раздельную речь.
— Нет, — повторил он, все же бросаясь вперед и отброшенный прочь магической преградой, — если тронешь ее, я тебя уничтожу, слышишь?
— Я знаю, мой милый, — Регис грустно кивнул, — и знаю, что ты непременно исполнишь свою угрозу. Я готов к этому.
Он развернулся и, едва касаясь стопами пола, двинулся к кушетке, на которой, накрытая светлым покрывалом, спокойно спала принцесса Лита. Детлафф вновь бросился на невидимую стену, больше не выкрикивая членораздельных слов, только рыча, как попавший в капкан фледер, и в этих звуках было столько отчаяния, столько мольбы, что Регису пришлось мысленно приказать себе оставаться твердым. Он делал то, что было правильно — а не то, о чем вопило слабое трусливое сердце.
Лита заворочалась во сне, когда он приблизился — должно быть, слишком усталая от своего плена, она даже не проснулась от воплей и рычания Детлаффа, который продолжал биться в своем заточении. Регис присел на край кушетки и ласково погладил ее по растрепанным черным кудрям. Хватило бы всего мгновения — одного взмаха когтей, чтобы все кончилось, чтобы все чародейские планы пошли прахом — а Детлафф, пусть и возненавидевший его крепче, чем прежде любил, был снова свободен. До новой принцессы — но над будущим Регис был точно не властен.
Он медлил — от волос Литы сейчас пахло точно так же, как в день, когда она сделала свой первый вздох — теплым молоком, медом и чем-то неуловимо терпким. Регис помнил, как передал ее на руки Рии, и та, совершенно измотанная тяжелыми родами, улыбнулась дочери так ласково, что ее улыбка могла бы осветить ее покои — и весь дворец в придачу. Он помнил, как сообщил Императору «Это девочка» — и тот впервые на памяти вампира едва не прослезился у него на глазах.
Детлафф больше не бился. Он упал на колени, уронив руки так, словно они вдруг ему отказали, и теперь лишь смотрел на Региса с неутолимой смертельной тоской — не смирившийся, но с полным осознанием собственного бессилия.
Регис убрал с маленького лба упавшую черную прядь — он помнил, как Лита, спотыкаясь и готовая вот-вот упасть, упрямо шагала в подставленные руки матери, и та, гордая, что дочь делала первые шаги раньше, чем старший сын, приговаривала «Еще немножко, и я научу тебя танцевать, моя милая». Регис почти видел, как на очередном придворном балу Император, еще слабый после новой процедуры, поднимал Литу на руки и на глазах притихших послов и вельмож, кружил ее в танце, а она — смеялась, цепляясь за его шею.
— Лита, — прошептал Детлафф — и, если бы не чуткий вампирский слух, друг его не услышал бы.
Регис помнил, как, ухватившись пальчиками за блестящие лаковые шляпки, Лита решительно двигала по шахматной доске сразу две фигуры и заявляла терпеливому отцу: «А эта пешечка поедет на коне!», как, распрощавшись с братом, всюду таскала с собой его деревянного солдатика, не расставаясь с ним даже во сне, как, одинокая и всеми забытая, разливала чай для своих безмолвных подруг-кукол. Он помнил, как принцесса, чуть поморщившись, почти отдернула руку, когда он впервые брал кровь с ее разрешения, а потом отважно сказала: «Ничего, мне ни капельки не больно!»