Николай Васильевич Успенский
«Власть земли» и «Власть тьмы» (соч. Гл. Успенского и гр. Л.Н. Толстого)
I
– Станция Валдай! Поезд стоит пять минут, – возвестил кондуктор, зажигая свечи в вагоне 3-го класса.
– Занято? – спросил меня господин в меховой занесенной снегом шубе.
– Нет.
– Вы куда?
– В Москву.
– Значит, мы с вами попутчики… Зазвенел колокольчик, и поезд тронулся…
– Глеб! Это ты?
Мы обнялись с кузеном и горячо расцеловались…
– Будем говорить потише… Здесь сидит граф…
– Знаю… Я нарочно сел к нему спиной… Ты знаешь, мои «Воспоминания»…
– Э, вздор какой! Чем ты откровеннее будешь писать, тем лучше. Я сейчас пойду к автору «Власти тьмы»…
– Что-то будет?.. – подумал я, провожая взглядом автора «Власти земли»…
Не прошло и двух минут, как я услыхал следующий диалог двух знаменитых писателей:
– Признаюсь, Успенский, мне ваша «Власть земли» не понравилась…
– Точно так же, как и мне ваша «Власть тьмы»… Конечно, de gustibus non est…[1]. Но в свое оправдание я должен сказать, что в памяти читателя мне хотелось восстановить бессмертное изречение Микулы Селяниновича: «Меня любит мать сыра земля»…
– Да! – подхватил граф с усмешкой, – вы дальше прибавляете, что двухсотлетняя татарщина и трехсотлетнее крепостничество могли быть перенесены народом только благодаря власти любящей земли…
– Я это писал…
– Но ведь это дикий абсурд: по вашему выходит, что благодаря власти земли русский народ в продолжение пятисот лет был гнусным рабом…
– Совсем нет! В конце моего рассказа я прямо говорю: «Земля – главное не только по отношению к народному брюху, но и по отношению к народному духу… Земля нужна народу не только для того, чтобы быть сытым, но и сохранить свое миросозерцание»…
– Которого нет!.. Я вам скажу, Успенский, все миросозерцание мужика заключается в том, как бы забраться в барский лес или конюшню, напиться пьяным и ни за что ни про что исколотить свою жену. Вы же сами пишете: «Лесная мораль мужика заключается в том, чтобы колотить невинную жену и себя в то же время считать невинным». В другом месте той же «Власти земли» вы удостоверяете, что «мужик вносит в людскую жизнь слишком много тенденций дремучего леса»… Я ведь не лгу, не правда ли?
– Правда… я писал и это…
– Далее вы проповедуете, что мужик вносит в людскую жизнь много лесного зверства и волчьей жадности… Писали вы это в своей «Власти земли»?
– Писал…
– Так… Не согласитесь ли теперь со мною, что все эти прискорбные явления представляют собой неизбежный результат «власти тьмы», то есть невежества?..
– Не отрицаю…
– Я говорю к тому, что мужика надо прежде всего просветить…
– А накормить?
– У него есть еда… поверьте!
– Но какая? Если вам (как вегетарианцу) придет охота есть сено, то из этого вовсе не следует, что им надо потчевать мужиков, как лошадей…
– Ваши билеты, господа! – раздался зычный голос кондуктора. Контроль прошел. Разговор двух знаменитых писателей возобновился.
– Нет, – весело улыбаясь, продолжал граф, – в вашей «Власти земли» есть просто неподражаемые вещи…
– А именно?
– Коснувшись прелестей сельской жизни (в сравнении со столичной), вы естественным образом изъявляете желание, чтобы и мужик, никуда не отлучаясь, наслаждался прелестями… Но странное дело! – в то же самое время вы говорите, что в недрах сельской природы «идет поедание друг друга… кто-то кого-то ест… только писк идет…»
– Во-первых, у меня сказано не «в недрах», а «в лесу»…
– Да не все ли это равно?
– Во-вторых, я не говорил «писк идет»…
– А как же у вас сказано?
– Просто «едят друг друга» и больше ничего…
– Втихомолку, значит? Ну, ладно! Далее вы приводите неподражаемый рассказ Ивана: «Как мне в загривок-то наклали на железной дороге, где я служил, я и говорю: слава тебе, Царица Небесная! Начальник станции дал хорошего леща, да начальник эксплуатации дал в загривок, тут только я понял прелесть деревенской жизни»… Итак, выходит, по вашим словам: прежде чем впустить мужика в деревенский эдем, надо предварительно дать ему хорошего леща и накласть в загривок… Тогда ему, как вы говорите, «все будет мило: и пашня, и соха, и борона, и дровни, и телушка, и завалившийся сарай», и тут только, замечаете вы устами Ивана, мужик примется как следует за хозяйство… Наконец, проводя мысль, что у «меньшей братии» мало земли, вы утверждаете (буквально передаю ваши слова): «Разживающийся мужик бесцеремонно жесток»…
– Не будем спорить об этом… Я с вами, граф, согласен, что каждому из нас нужно только три аршина земли… Но позвольте вас спросить: что вы хотели сказать своей «Властью тьмы»?