Майлс стал прекрасным художником, особенных успехов он достиг на театральном поприще. Он жил в Нью-Йорке и оформлял спектакли на Бродвее. В отличие от Найгела и своего близнеца, Гидеона, он никогда не проявлял ни малейшего желания заниматься семейным бизнесом, хотя как художника изящество ювелирных изделий и других предметов искусства, изготовляемых «Джардин», не оставляло его равнодушным.
Несмотря на отсутствие у внука интереса к работе в фирме, Брюс настоял на том, чтобы Майлс стал одним из директоров «Джардин», так как ему принадлежала существенная доля акций. И Майлс сразу же согласился. Фирма «Джардин» была его наследством и важной частью его жизни; об этом позаботилась Стиви, воспитывая мальчиков.
Настоящим ювелиром в семье стал Гидеон. Стиви поняла это, еще когда он был ребенком. Гидеон стал талантливым гранильщиком и унаследовал любовь своего отца к камням, особенно к бриллиантам. Как и Ральф, он был экспертом во всем, что касалось их распиливания, а в качестве одного из ведущих ювелиров «Джардин» участвовал в создании изысканных драгоценностей, которыми фирма – поставщик английской королевской семьи славилась на протяжении столетий.
Найгел – во многих отношениях точная копия Брюса – занимался под руководством Стиви коммерческими вопросами.
Но Найгел хотел, чтобы все это принадлежало только ему.
Стиви прекрасно сознавала это. Бывали даже такие моменты, когда она предполагала, что ее старший сын вынашивает планы, как отстранить ее от семейного бизнеса.
Стиви глубоко вздохнула и снова прошла к камину. Она остановилась, прислонившись к мраморной облицовке, и, глядя на огонь, задумалась о своем первенце. У нее не было никаких конкретных доказательств. Просто интуиция, которая никогда не подводила, сейчас подсказывала, что сын серьезно настроен против нее.
Найгел не был для Стиви загадкой. Он напоминал Брюса в молодости: холодный, расчетливый, замкнутый и очень честолюбивый. В честолюбии нет ничего плохого до тех пор, пока оно ведет человека по правильному пути. Стиви первая готова была подписаться под этим. Но чтобы сын пытался убрать ее со своей дороги? Зачем? В конце концов, ведь это его фирма. Все это будет принадлежать Найгелу. Конечно, он разделит фирму с братьями, но управлять будет старший, и дело не только в возрасте, но и в практической сметке, умении руководить людьми, в конце концов, мышление коммерсанта отличается от мышления художника.
Как ей хотелось бы отбросить неприятные подозрения. Но Стиви чувствовала, что Найгел стремится отстранить ее от руководства фирмой как в Нью-Йорке, так и Лондоне.
– У него практически нет шансов, – прошептала она.
Брюс никогда этого не допустит. Ее свекру исполнилось уже восемьдесят два, и после тяжелых приступов подагры, преследовавшей его уже долгие годы, он стал появляться в офисе от случая к случаю. Но Брюс был все так же бдителен, без всяких признаков старческой безмятежности и забывчивости, и очень бодр, когда не страдал от болезненных приступов. Стиви была убеждена, что он любит ее, хотя Брюс не так часто показывал это.
Кроме того, и это важнее всего, он абсолютно доверял Стиви во всем, что касалось управления фирмой. Она заслужила это доверие, снова и снова на протяжении долгих лет доказывая, что не просто хорошо, а блестяще знает свое дело. Нет, Брюс не допустит никаких интриг, направленных против нее. Он расценит это как «нарушение дисциплины» и будет целиком на ее стороне.
Стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, связанных со старшим сыном, Стиви вышла из кабинета и поспешила к лестнице.
Стефани Джардин была привлекательной стройной женщиной среднего роста: темные кудри, светлые серо-зеленые глаза и четкие выразительные черты лица. Высокие скулы и прямой тонкий нос придавали ее лицу выражение решительности. Стиви была одета элегантно, но неброско: шерстяной брючный костюм и свитер защитного серовато-зеленого цвета, подчеркивающего таинственное мерцание ее глаз.
Она слетела вниз по ступенькам, понимая, что слишком надолго задержалась в прошлом, перебирая плохое и хорошее. Завтра ожидались гости, и, хотя все они были членами семьи, Стиви хотелось, чтобы приготовления к встрече были безукоризненными. Ее мать предъявляла особенно высокие требования, так как привыкла к роскоши, как жена знаменитого актера театра и кино.
Когда Стиви подошла к холлу, начали бить дедушкины часы, стоящие в углу. Было ровно шесть. И часа не пройдет, как появится Хлоя. При этой мысли Стиви улыбнулась. Она не могла дождаться встречи с дочерью. Где-то неподалеку стукнула дверь, и Стиви почувствовала, как порыв холодного ветра пронесся по холлу.
«Похоже, это в солярии», – подумала она и прошла к арке, ведущей к нему.
Солярием называлась длинная комната с множеством окон; два ряда французских дверей выходили наружу на крытую галерею, тянувшуюся вдоль всего заднего фасада дома. Одна из дверей растворилась и раскачивалась на петлях, стуча по деревянной раме.
Стиви подошла, чтобы закрыть ее, и остановилась, выглядывая во двор. Вечер был темный; на черном небе, закрытом непроницаемыми облаками, не было ни одной звезды. Яркие лампы солярия освещали балюстраду, смягчая переход от света к темноте.
Стиви вышла из дома. Она часто выходила в сад в сумерках, когда все вокруг кажется замершим, и прислушивалась к тишине, вбирая в себя покой и безмятежность природы. Это было особенно приятно после суматохи и несмолкающего шума Нью-Йорка.
С черного неба взгляд Стиви опустился на лежащие за домом холмы. Она заметила, что поднявшийся туман уже затопил сад. Теперь он казался тяжелее. Туман пригнул траву, свернулся густыми клубами, спрятал каменные скамьи, фонтан и кусты роз. «Сегодня все кажется ненастоящим», – подумала она. Стиви повернулась и направилась обратно к свету.
Когда она входила в дом, Стиви испытала странное ощущение. Она не могла бы объяснить, почему, но знала точно: это предостережение…
Ощущение было близким к пережитому днем в тумане на холмах, но сейчас оно было сильнее, напряженнее.
Стиви постаралась отделаться от дурного предчувствия. Она снова посмеялась над собой и энергично покачала головой. Стиви никогда не верила ни в приметы, ни в предзнаменования. Она, всегда смеявшаяся над суевериями, теперь сама почувствовала приближение опасности. Смешно. Стиви снова рассмеялась.
Но через несколько месяцев она снова вспомнит эти странные ощущения. И вспомнит всерьез.
3
Все говорили, что она необыкновенная.
Сама Хлоя, когда она стала уже достаточно взрослой, чтобы понимать такие вещи, тоже знала, что она отличается от других. Она не такая, как все, потому что она незаконнорожденная.
Хлоя носила фамилию Джардин, так как это была фамилия ее матери, но уже давно знала, что на самом деле не принадлежит к семье Джардин.
Мать никогда не скрывала от Хлои, что она незаконный ребенок. Когда девочке было восемь лет, Стиви подробно рассказала ей историю ее рождения, и благодаря этому Хлоя спокойно приняла ситуацию. Так же, как три ее брата. Даже старый Брюс – так они с Майлсом называли деда – казалось, смирился с ее существованием и не возражал против того, что она носит его фамилию. Хлоя называла его дедушкой, и Брюс всегда относился к ней так же, как к братьям.
Даже когда Хлоя была совсем маленькой, она не хотела ничем отличаться от других детей. Хлоя всегда стремилась быть такой же, как все, обычной.
Однажды, когда ей было лет десять, она спросила Майлса, почему люди называют ее необыкновенной. Брат улыбнулся своей теплой улыбкой, его ярко-голубые глаза смотрели на нее очень внимательно:
– Потому что ты счастливый маленький эльф, воздушный и солнечный. Ты напоминаешь всем о лете и тепле, даже зимой; ты сделана из смешинок и ужасно веселая. Это во-первых. А во-вторых, ты очень красивая девочка, ты хороша собой, и у тебя прекрасное сердце. И наконец, твоя душа уже жила когда-то.