— Это вы, Март? Послушайте, вы можете сделать мне одолжение? Я хочу, чтобы вы взглянули на пленку...
— Сейчас мне некогда, — сказал я. — Вы видели где-то здесь Джин? Я должен...
— Я об этом же, — поежился Форрест, невысокий, сухой малый с обезьяньим личиком, но оператором он был хорошим. — Они уехали — Джин, Харди и шевалье. Есть кое-что странное в этом парне.
— Вы так считаете? Ну, я позвоню Джин. Я завтра просмотрю, что вы сняли.
— Дома ее не будет, — сказал Форрест. — Шевалье повез ее в «Гроув». Послушайте, Март, вы должны увидеть пленку. Или я разучился обращаться с камерой, или француз — самое необычайное из всего, что я когда-либо снимал. Пойдемте в смотровую, Март... У меня все уже готово. Я сам проявил ее.
— Ладно, — согласился я и отправился за Форрестом в смотровую. Там я занял место в небольшом темном зальчике, слыша, как оператор возится в проекционной будке. Затем он включил связь и сказал:
— Харди не хотел делать предварительных снимков... настаивал на этом, знаете ли. Но босс велел мне включить одну из автоматических камер слежения, — чтобы не беспокоить актеров шумом, — просто чтобы понять, как француз будет выглядеть на экране. Удачно, что это оказалась одна из бесшумных камер, иначе бы Харди что-то заподозрил. Смотрите, что получилось, Март!
Раздался щелчок, когда Форрест выключил связь. На экране вспыхнул белый свет, и тут же появилось изображение — шестой павильон. Обстановка была непривычной: викторианская комната с мягкими плюшевыми креслами, картинами в золоченых рамах, сбоку стояла отвратительная этажерка. В кадр вошел Джек Харди. На экране его лицо особенно походило на череп, покрытый обвисшей, сморщенной кожей. За ним появилась Джин в сшитом на заказ костюме — на репетиции никто специально не одевается, — а позади нее...
Я заморгал, думая, что у меня что-то случилось с глазами. По экрану поползло что-то вроде светящегося тумана — овального, высотой в человеческий рост. Вы видели нимб света на экране, когда осветитель направляет прожектор прямо на камеру? Ну... примерно так это и выглядело, за исключением того, что там не было никакого прожектора. И что самое ужасное, свет двигался в том же темпе, в каком шел бы человек. Связь снова включилась со щелчком.
— Когда я увидел негатив, — сказал Форрест, — то подумал, что он просто засвечен. Только не было там никакого света. Смотрите сами... — Овальный, светящийся туман остановился возле Джин, она смотрела прямо на него с улыбкой на губах. — Март, когда это снималось, Джин уставилась прямо на француза!
— Остановите, Форрест! — хрипло сказал я. — Вот тут.
Пленка остановилась. Джин была повернута к камере профилем. Я подался вперед, уставившись на то, что заметил на ее шее. Это были едва различимые крошечные бесцветные точки на горле Джин слева... Такие же ранки я видел на горле Джека Харди прошлой ночью!
Внезапно щелкнула, выключаясь, связь. Экран вспыхнул ослепительно белым, затем почернел.
Я немного подождал, но из будки не доносилось ни звука.
— Форрест, — позвал я. — У вас все в порядке?
Ни звука в ответ. Даже слабого гудения проектора. Я встал и быстро направился в конец зала. В будке было две двери. Одна открывалась на лестницу, ведущую вниз на улицу, в переулок. И еще было отверстие в полу, куда вела из зала металлическая лесенка. Я быстро поднялся по ней, в душе зарождалось нехорошее предчувствие.
Форрест находился в будке. Вот только он был уже не живой. Бедняга лежал на спине, глаза слепо уставились в сторону, поскольку голова была вывернута под немыслимым углом. Сразу стало ясно, что у него сломана шея. Я поспешно взглянул на проектор. Бобины с фильмом не было! А дверь, ведущая на лестницу, была приоткрыта на несколько дюймов. Я вышел через нее, хотя знал, что никого не увижу. Хорошо освещенный широкий проход между шестым и четвертым павильонами был тих и пуст. Затем я услышал стук шагов, становившийся все громче. И в проход вбежал какой-то человек. Я узнал в нем одного из рекламной группы и окликнул.
— Подождите... — задыхаясь, проговорил он, но все же остановился.
— Вы встретили сейчас кого-нибудь? — требовательно спросил я. — Шевалье Футэйна?
Он покачал головой.
— Нет, но... — Лицо рекламщика было белым, как бумага, когда он повернулся ко мне. — Хесс Деминг сошел с ума. Мне нужно немедленно связаться с газетами.
Я сбежал по лестнице и схватил его за руку.
— Что вы имеете в виду? — рявкнул я. — Хесс был в порядке, когда я уезжал. Немного пьян — только и всего.
Лоб рекламщика блестел от пота.