– Теперь вас нужно раскрасить.
– В синее, во имя всех Богов?
– Так мне сообщили.
– И чем же вы меня разукрасите?
– Различными символами, по всему телу. Вот этот на груди. Этот на правой ягодице. А этот на животе.
– Но их чересчур много, насколько мне известно.
– Да, очень много, и вы весь будете покрыты ими, так что я буду рисовать их очень маленькими.
– Это пахнет языческим поклонением какому-нибудь восточному божку.
– Поднимите ваши руки, чтобы я могла достать ваши бока.
– Они подняты.
– Возможно это действительно пахнет язычниками, кузен, но с каждым богом надо говорить на его языке, и если мы хотим добиться цели, к которой стремимся, нужно соблюдать его условия. Хорошо, теперь вы можете опустить руки.
– С этим я не могу не согласиться. Эти картинки, – заметил Кана, роняя руки и чувство собственного достоинства, – напоминают символы Сариоли.
– Да. Они содержат его имя на этом странном алфавите Сариоли, где каждый символ относится только к одному звуку, или даже части звука. И, более того, если эти символы проиграть, как музыку – так как символы, которые используют Сариоли для своего алфавита, являются одновременно нотами, и в этом отношении мы последовали за ними – они прозвучат как некоторая мелодия, священная для этого бога.
– Я знаю эту мелодию. Должен ли я напевать ее?
– Позже. Ну вот, вы готовы.
– Надеюсь, что рисовать больше не потребуется.
– Да. Теперь вы видите, почему необходимо было намазаться этим странным маслом: все рисунки лежат на нем, а не на вашей коже. Их будет очень легко смыть.
– Я невероятно рад этому. Что теперь?
– Теперь мы должны погрузиться в темноту.
– Этот бог, он, что, такой застенчивый?
– Возможно. Или, может быть, для того, чтобы вы не отвлекались ни на что постороннее.
– Я надеюсь, что первое, так как даю вам слово, что темнота отвлекает меня больше, чем что-нибудь другое.
Хабил потушила все лампы, и, использую черную морскую ткань, специально принесенную для этой цели, заткнула все щели в дверях и в единственном зашторенном окне, через которые мог проникнуть свет. Когда в комнате стало настолько темно, что даже собственная рука Каны, проведенная взад и вперед перед глазами, не произвела никаких видимых изменений, он сказал, – Что теперь, кузина?
– Вы помните его имя?
– Да.
– И можете произнести его?
– Длинный вариант или короткий?
– Длинный.
– Тристанграскалатикрунагор.
– Очень хорошо. Я думаю, что для этого вы тренировались не один день.
– Оно не выходило из моего сознания все время поездки сюда, как и эта мелодия, о которой мы с вами говорили.
– Вы помните символы, связанные с его именем?
– Это круг, и внутри круга есть стрелка, указывающая на центр, а еще ассиметричная метка с четырьмя крыльями, четырехгранником и полумесяцем.
– Я вижу, что вы поработали на совесть, кузен.
– Что с этим символом?
– Вы должны представить себе имя бога, нарисованное большими буквами, а потом нарисовать этот символ, причем, рисуя, вы должны все время тихо повторять его.
– Насколько большим должен быть мой рисунок?
– Достаточно большим, чтобы вы смогли полностью встать внутри него.
– Очень хорошо, но как я могу нарисовать его, если я ничего не вижу?
– Сделайте все, что можете. Может быть, важен не точный вид символа, но сам акт его рисования.
– Возможно это тот самый случай. Я сделаю, как вы и сказали, все, что в моих силах. Но чем я должен нарисовать его?
– Вашей собственной кровью?
– Очень хорошо. Тогда мне нужен нож.
– Вот он.
– Где?
– Здесь.
– Я не вижу – ой.
– Вы поранили себя?
– Немного. Зато теперь у меня есть кровь, чтобы нарисовать его.
– Очень хорошо. Пока вы рисуете его-
– Да, пока я рисую его?
– Не забудьте представить себе имя бога и негромко повторять его.
– Вы уже говорили это. Очень хорошо. Могу ли я начинать?
– Да, начинайте.
Хабил внимательно слушала звуки, с которыми ее кузен рисовал этот сложный символ на полу комнаты, использую свой палец как перо, а собственную кровь как чернила; она слышала и имя бога, которое он, рисуя, повторял снова и снова. Потребовалось немало времени, которое Хабил заполнила, переминаясь с ноги на ногу и надеясь, что она не сделал ничего неправильного. Наконец, очень тихо, он сказал. – Сделано. Что теперь?
– Теперь встаньте в центре символа, который вы нарисовали-
– Я уже сделал это, насколько я в состоянии в этой темноте.
– Тогда вы должны петь или напевать мелодию, о которой мы с вами говорили.
– Очень хорошо.
– И пока вы будете делать это – вы все еще держите нож в руке?
– Да, в левой руке.
– Хорошо, протяните вперед вашу другую руку. Не двигайтесь; не выходите из символа. Я иду к вам – вот.
– Что вы дали мне? Кажется, оно шевелится.
– Это норска.
– А что с ней?
– Продолжайте напевать мелодию и перережьте норске горло.
– Если я это сделаю, ее кровь зальет большую часть символа.
– Это не имеет значения.
– Очень хорошо, я готов начать.
– Может быть бог появится, – сказала Хабил.
– А что если нет?
– Это будет означать, что наша попытка не удалась.
– И тогда?
– Тогда мы попытаемся опять.
– Может быть бог появится, – с жаром сказал Кана.
Шестьдесят Восьмая Глава
Как боги были озадачены некоторыми действиями Каны
В том туманном, сумрачном и смущающем месте, где умы смертных теряли всякое понятие о том, что реально, а что вымышлено, и где Боги решают судьбу Человечества в целом и человека в частности, и где само время является настолько неясным понятием, что является предметом серьезного обсуждения, то есть в Залах Суда, Боги изучали продвижение в делах того, что, как они надеялись, опять станет Драгерианской Империей.
Здесь темнота, казалось, была совершенно материальной, и ее нужно было разрывать, когда один из Богов бросал на другого божественный взгляд; а случайный луч настоящего света, долетавший из-за большого круга, являвшегося Залами, медленно пролетал вдоль помещения, как если бы был живой искрой, стараясь найти дорогу в темноте, прежде чем потухнуть; но даже в этом месте, созданном сном существ, находящихся за пределами нашего понимания, разговор, если он обращался к Империи, становился общим, и привлекал интерес всех, или почти всех из присутствующих, за исключением маленькой фигурки, девочки, соскользнувшей с коленей Верры и молча бежавшей по полу, как если бы ребенок знал, что разговоры взрослых не могут не быть скучными.
– Ваша Феникс не делает ничего с Орбом, – заметил Ордвинак, – но только забавляется и играет. Она и ее товарищи мечутся с места на место, устраивают замечательные вспышки света, и даже не приближаются к главной цели: защитить наш мир от Создателей.
– Более того, – заметил Келхор. – На северо-западе был спасен умирающий человек.
– Как это? – спросил Ордвинак.
– Он был настолько близко к смерти, что, даже в дни старой Империи, его бы назвали мертвым человеком. Его сердце остановилось, и только мозг еще чуть-чуть действовал. Тем не менее, один волшебник, Атира-
– Значит, – сказал Ордвинак, – нам действительно удалось очистить Орб и усилить степень его воздействия. Но, как вы понимаете, это, пока, не приблизило нас к нашей главной цели, то есть такому функционированию Империи, которое даст силу защите от Создателей.
– Демонесса, – заметил Кехор, – доказала свою эффективность.
– А Кана доказал, что он на грани отчаяния, – сказала Марансё.
– Отчаяния? – переспросил Ордвинак.
– Я так думаю.
– Что он сделал?
– Он попытался говорить прямо со мной, хотел, чтобы я появилась. Похоже, он желал заключить со мной сделку – то есть он хотел мою помощь против меня самой, но он-то этого не понимает. У меня было большое искушение так это и сделать, и закончить с ним.