На следующий день, когда Карстерс вновь ухал по делам, Титус исследовал дом от чердака до подвала. Правда, проникнуть в подвал он не решился, а лишь подергал дверь под лестницей. Как и следовало ожидать, та оказалась на замке. На втором этаже располагалось немало комнат, укутанных толстым слоем пыли и почти без мебели; кое-где на стенах выступила плесень, а мебель была изъедена червем-древоточцем. В общем, верхний этаж производил столь же гнетущее впечатление, что и нижний – тот же упадок и запустение, поэтому Титус не стал особенно ни к чему приглядываться. Только оказавшись рядом с кабинетом Карстерса, он остановился, так как на миг им овладело непонятное, пугающее чувство.
Неожиданно его бросило в дрожь, а по всему телу выступил холодный пот; Кроу почти вспомнил голоса, которые гулким загробным эхом отдавались у него в голове. Эти ощущения длились считанные секунды, однако этого хватило, чтобы Титусу стало дурно, а ноги его подкосились. Злясь на себя и не слишком задумываясь о последствиях, он потянул за ручку двери – и та отворилась. Кабинет Карстерса разительно контрастировал с остальными комнатами дома.
Ни пыли, ни беспорядка. Это было довольно просторное и ухоженное помещение. На восточном ковре выстроились столы и стулья. Еще один массивный письменный стол подпирал стену, на которой выстроились в ряд шесть живописных полотен, выполненных маслом, все в одинаковых золоченых рамах. Они привлекли внимание Титуса в первую очередь, и он подошел поближе. Под каждой картиной имелась небольшая табличка с датами, но без имен.
На первом портрете был изображен смуглый мужчина с крючковатым носом, в тюрбане и грубом бурнусе – очевидно, араб. На табличке значилось: 1602 – 1668. На втором – еще один азиат ближневосточного типа, но уже в шелковых одеждах шейха или принца, а цифры на табличке стояли другие: 1668 – 1734. Третий датировался 1734 – 1790 годами, а сам портрет изображал мускулистого негра с высоким лбом и волевыми чертами лица – судя по всему, эфиопа. На четвертом портрете хмурился молодой человек в парике и коротких штанах в обтяжку, а табличка под ним гласила: 1790 – 1839. С пятого смотрел бородатый темноглазый мужчина в жилете и с моноклем, страшно бледный. Даты были такие: 1839 – 1888. На шестом же…
На шестом красовался не кто иной, как сам Карстерс, а под рамой стояли цифры 1888 – 1946!
Кроу вновь оглядел таблички, недоумевая, что все это может значить и почему даты точно следовали одна за другой. Может, все эти люди в прошлом возглавляли некий культ, и цифры означают годы их правления? Но 1888… да, здесь прослеживалась логика. Вряд ли это год рождения Карстерса, поскольку в таком случае ему было бы всего пятьдесят семь лет! А ведь выглядит старик как минимум лет на пятнадцать, если не все двадцать, старше! Несмотря на свою удивительную энергию, он явно производит впечатление человека в летах. А что означает эта последняя дата? 1946 год? Неужели он способен предугадать день собственной кончины? Или это всего лишь последний год его «председательства»?
Титус пробежал глазами назад к первой картине, на которой был изображен крючконосый араб, и вдруг в его сознании что-то щелкнуло. Знакомая дата – 1602 год! Ему вспомнилась цифра, нацарапанная красными чернилами на полях старого атласа. 1602, предполагаемая дата рождения Антихриста… в месте, некогда известном как Хоразин Проклятый!
И все равно выходит какая-то несуразица? Или?… В голове у Кроу по-прежнему стоял туман, или, вернее сказать, в нем образовалась некая бездна, которая отчаянно пыталась чем-то заполнить себя; некая ментальная разрезная картинка, в которой не хватало множества фрагментов, отчего она упорно отказывалась складываться в единое целое. Титус догадывался, что где-то в глубине его сознания наверняка таятся ответы, просто они не желают всплывать на поверхность.
Выходя из кабинета Карстерса, он с опаской оглянулся через плечо на портрет хозяина дома. И в этот миг откуда-то с края рамы шлепнулся на бухарский ковер белый извивающийся червяк…
Никто ему не мешал и не следил за ним, и Кроу проработал весь вторник, среду и утро следующего дня, не разгибая спины. Однако после легкого обеда в четверг он решил, что не мешало бы глотнуть свежего воздуха. Надо сказать, одновременно ему попался в библиотеке очередной червь, и Титус отметил про себя, что непременно нужно поговорить на эту тему с Карстерсом. Кто знает, вдруг эти твари представляют угрозу для здоровья?
Поскольку день за окнами стоял солнечный, Титус вышел прогуляться по саду. Правда, вместо широкой подъездной дороги он выбрал одну из узких запущенных тропинок.