— Доктор сказал, что есть надежда, — солгал Раду.
— Правильно, — подтолкнул его Йова, — ободрите ее.
— Ну, если так, — сказала женщина, неуверенно, но с нотками надежды в голосе, — если, как вы говорите, сами доктора сказали, может, действительно обойдется.
— Да, у него крепкий организм.
— Вот видишь? — воодушевился Йова. — Человек, если он человек, должен высоко держать знамя надежды. Фогорош весь в отца. Старик тоже работал грузчиком в порту, бывало, грузит зерно, а объясняется со всеми по-итальянски. Ужас как его любили иностранцы! Только и слышишь: синьор Фогорош туда, синьор Фогорош сюда, все синьор да синьор. С синьором Фогорошем тоже однажды такой случай вышел. Вытянул он как-то бочонок баварского пива в «Олимпике», взял извозчика и поехал кататься. Возле скотобойни выпал из пролетки, а одна нога зацепилась за подножку. Скотина в кафтане, сидевший на козлах, ничего не заметил и тащил синьора Фогороша волоком по земле, пока не разбил ему весь черепок и не оставил без скальпа. Когда его подняли, старик был трезв и голоден и не прочь начать все сначала с турчаночками из «Аль-Калех»! Другой на его месте порадовал бы попов и отдал богу душу, а этому — ну хоть бы что, прожил потом еще целых десять лет.
— А мой муж помирает, — опять запричитала женщина.
— Да замолчи ты! — прикрикнул на нее Йова. — Ну почему он должен умереть?
— Там целые сгустки крови остались, на цементе, помрет он.
— Замолчи и не напоминай больше о смерти. Если мы все будем думать, что он выздоровеет, он действительно выздоровеет. Вот так. Лучше помоги товарищу прокурору наказать тех, кто виноват, человек за этим пришел. Выведите их на чистую воду, уважаемый товарищ Стериан, а то их послушать — так они там все ни при чем, а у самих даже перил нет на площадках. Покажи бумагу! — приказал он женщине.
Она поднялась и вытащила из коробки для будильника конверт с копией протокола о расследовании причин несчастного случая и показала Раду. Двадцать строчек печатного текста, из которого следовало, что во всем виновато стечение обстоятельств:
«В перилах нет производственной необходимости, сами грузчики никогда не обращались к руководству предприятия с просьбой установить их. С сожалением констатируем, что товарищ Фогорош не проявлял необходимых мер предосторожности, — факт, который подтверждается также тем, что на работе он редко пользовался специальным багром для захвата бревен».
Далее следовала очень сложная и запутанная фраза, в которой выражалось сожаление и все остальное, а под ней — подписи членов комиссии. На том месте, где должна была быть подпись председателя, стояло: Майя Хермезиу.
Раду Стериан побледнел и уставился на Йову.
— Ну? — спросил Йова.
— Эта бумага будет приобщена к делу, — ответил Раду, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
— Дело! — завопил Йова. — Заводится дело. Итак, господа, удалитесь с кровавой тризны моего друга. Заводится дело…
Со двора Фогороша Раду Стериан спустился к берегу по старой и скользкой деревянной лестнице, укрытой завесой плюща, в которой шелестел дождь. Он хотел выпить чего-нибудь, согреться в одном из небольших ресторанчиков, расположенных вдоль берега. Раду никак не мог забыть безнадежности и обреченности в голосе жены Фогороша. Это тревожило его, вызывало какое-то необъяснимое чувство страха, как будто за ним брела собака, не переставая скулить, заунывно и сиротливо.
В трех из пяти ресторанов были танцы. Издалека слышался грохот барабанов, какой-то моряк-иностранец предложил ему купить отрез материи. Раду косо взглянул на него и вошел в бар с двумя десятками столиков и сильным запахом ангорских кроликов, попавших под дождь. Официант подтвердил, что действительно пахнет мокрыми кроликами, потому что постоялец наверху разводит их в открытых клетках на террасе и балконе. Но если этот запах неприятен посетителю, он может спуститься в подвальчик, где тоже есть столики.
— Спасибо, я не задержусь здесь.
Раду заказал рюмку коньяку и, когда официант ушел, набрал, в телефонной будке номер «Неотложки».
— Фогорош, — сказал он, — скажите, пожалуйста, как себя чувствует Фогорош?
— Вы родственник?
— Нет. Я из прокуратуры.
— Он умер, — вполголоса сказал человек на другом конце провода.
Раду устало повесил трубку. Всякая смерть, даже когда она не касается нас непосредственно, вселяет в душу печаль, сострадание и немного устрашает.
Раду вернулся к столику и выпил свою рюмку залпом. Запах кроликов исчез на мгновение. «Он умер», — повторил про себя Раду слова человека из больницы и понял, что эта мысль поселилась в нем еще в доме Фогороша.