- Владимир Александрович, - прозвучал чей-то глухой голос, - хватит конспирироваться, включите свет.
Один из мужчин поднялся и, подойдя к стене, дотронулся до неё. Помещение осветилось. Теперь можно было видеть, что под старым покрытым кракелюрами[3] портретом первого главы государства обосновался немолодой мужчина, удивительно похожий на недоброй памяти Людвига Крюгера. Остальные, однако, внешне нисколько не напоминали заговорщиков, которым суд Штригеля вынес когда-то смертный приговор.
- Сколько можно говорить, что свет должен зажигаться от хлопка в ладоши? - проворчал глава. - Котлов, займитесь этим, наконец.
Некрупный седой человек хмыкнул.
- Долго ли нам осталось хлопать? - вопросил он. - Не сегодня-завтра в этом кабинете засядет чужак.
Лицо председателя перекосилось.
- Собака! - произнёс он. - Говорят, что он собственноручно казнил моего предка...
- И наших тоже, - перебил Котлов. - Вы собираетесь ему это припомнить?
Его сосед - старый, горбатый мужчина фыркнул.
- Ваш пращур, Густав, тоже пытался ему что-то припомнить. Чем это закончилось, вы знаете. Не глупите. Лучше ответьте, есть ли у вас идеи, как не пустить Штригеля к власти?
Верховный правитель развёл руками.
- Убить...
Вскочив, Котлов кинулся к стоящей в углу урне. Его вырвало.
- Вы с ума сошли?! - заорал он голосом покойного прадеда Эрика Геббельса. - Кто из нас на это способен?
- Сейчас никто, - подтвердил потомок Крюгера. - Но, видимо, придётся научиться...
И прикрикнул на Каппа, в свою очередь расставшегося с недавно съеденным обедом:
- Норберт, с тобой-то что?
Сидевший поодаль сорокалетний крепкий мужчина спокойно произнёс:
- А разве не ясно? Репрессии Штригеля возымели своё действие, нас тошнит, когда мы думаем об убийстве. И вряд ли нам удастся себя изменить. Поэтому стоит смириться с тем, что на завтрашнем собрании Совета нас сместят.
- Похоже, вы рады этому, Менгер? - с сарказмом поинтересовался пришедший в себя Котлов.
- Рад. С вами, граждане, очень трудно работать. Элементарнейшие законы вы обдумываете месяцами. И нередко промахиваетесь. Вспомните о поправках, связанных с клонированием...
- Идиот, - прошипел Котлов, - если бы мы запретили его совсем, то Штригель давно оставил бы этот мир.
- Я никогда не голосовал за регресс [4], - холодно произнёс Менгер, вставая. - Нельзя тормозить развитие мирной науки, это не доведет до добра. Советую предоставить новому главе возможность исправить ваши ошибки, не ставя ему палок в колёса. Вы вряд ли меня поймете, но я сочту за честь его поддержать, и надеюсь, что он почтит меня своим доверием, как и моего далёкого предка. Прощайте.
Подойдя к двери, мужчина с полминуты постоял на пороге, словно вспоминая, всё ли сказал, и, не оглянувшись, покинул кабинет. А огорошенные члены правительства, обменявшись недоумевающими взглядами, погрузились в размышления.
[1] Прагматик - человек, отрицающий нематериальные явления и признающий только их материальное подтверждение.
[2] Выбледок (устаревшее) - незаконнорожденный ребёнок, (бранное) - дурной человек, мерзавец, сукин сын.
[3] Кракелюры - трещина красочного слоя или лака в произведении живописи, чаще всего у старых картин.
[4] Регресс - противоположность прогрессу, переход от высоких форм к более низким, понижение уровня организации, изменения к худшему.
Глава 3
( в которой есть анаграммы имён и фамилий)
- Дедушка, - спрашивал семилетний Дитрих Дорпкуин у своего великовозрастного тёзки, - а зачем тебе нужна власть?
Мальчик был развит не по годам, чем напоминал отца, и старался постичь как можно больше из находившегося за пределами его разумения. Штригель любил прогулки с внуком, ему нравилось наполнять знаниями этот пытливый ум.
- Мне она не нужна, Дитрих, - сказал он улыбаясь, - но во мне нуждаются люди, забывшие, что такое борьба.
- А зачем бороться, если у нас всё хорошо? - заинтересовался мальчик.
- Когда человеку не за что сражаться, он перестаёт мыслить, трудиться и, в конце концов, заплывает жиром и тупеет от безделья, - ответил Штригель. - Именно такая ситуация возникла в свободном обществе, и её надо исправить.
Ребёнок задумался.
- Но ведь ты и папа не такие? - неуверенно поинтересовался он.
- Нет, и это потому, что мы с твоим отцом пришли из мира, где царили беспринципность и беспощадность. Там человек не мог позволить себе расслабиться и не размышлять, иначе он бы погиб.
Пальцы мальчика судорожно сжали ладонь деда. Он поднял глаза, в которых застыл страх.