- В таком случае, он уже там?
- Должен быть. Но сигнала не поступало.
- М-да, - сказал я. - Замысловато. Скажи: а чем все это может грозить? И кому? Вашим планам заселения шести скоплений? Еще чему-то?
- Это может грозить жизни трех - нет, теперь уже четырех наших людей, медленно сказал Мастер.
- А кроме того?
- Кроме того... Домысливать можно многое. В самом трагическом варианте, речь может идти о существовании Мироздания.
- Не может быть!
- Никогда не произноси этих слов. Они неверны. Нет ничего такого, что не могло бы быть. То, что происходит ежедневно, - реально. Но и то, что случается раз в миллиард или десять миллиардов лет, не менее реально.
- Ладно, - сказал я после паузы. - По-моему, я тут теряю время. Отправляй меня - я готов.
- Ничего подобного, - усмехнулся он. - Ты совершенно не готов. Не забудь: ты не будешь прикрыт кем-то, имеющим в мире Ассарта свое имя и свое место. Не будет никакого Форамы Ро, честного физика. Ты будешь в собственной плоти - это куда опаснее. И я выпущу тебя не раньше, чем смогу убедиться в твоей готовности. Я постараюсь передать тебе кое-что из умения, собранного у разных звезд...
Он вытянул ко мне руку.
- Отойди на три... нет, на пять шагов.
Несколько удивившись, я отступил.
Не опуская руки. Мастер сделал какое-то неуловимое движение тремя пальцами. И одновременно непонятная сила подбросила меня в воздух, перевернула и швырнула оземь - и только на расстоянии нескольких сантиметров я был плавно остановлен и бережно опущен на пол.
- Ну, боцман... - только и сказал я, поднимаясь.
Мастер улыбнулся.
- Не думай, это не уровень моей силы; но - твоей... Ты идешь на риск и должен быть готов постоять за себя. Всеми способами. И борьбой в отрыве вот как я сейчас. И в схватке. Ножом. Мечом. Шпагой. Фламмером. Штурмовой пушкой. Мало ли чем... А кроме того, как у тебя с ассартским языком? Не отвечай, я и сам знаю.
- Боюсь, - сказал я, - что пока я все это постигну, мир успеет состариться, а мой экипаж...
- По твоему счету времени это займет неделю. Но как бы им ни было сейчас плохо - такой, как теперь, ты им не помощник.
Я кивнул, понимая, что он прав. И все же не удержался, чтобы не заметить:
- А тебе не кажется. Мастер, что для таких упражнений я уже староват?
Говорить это было несладко, но дело оборачивалось слишком серьезно.
- Что за чушь, Ульдемир! Я дам тебе рабочий возраст... Какой ты хотел бы?
Я почувствовал, как физиономия моя растягивается в улыбке.
- Ну, лет сорок. Не много прошу?
- Наоборот, очень скромно. Хорошо. Возвращаю тебе твои сорок лет!
Он приспустил веки и на несколько мгновений словно погрузился в размышления. Я же вдруг ощутил, как давно забытые бодрость и уверенность загорелись во мне, заиграли в крови, заставили чуть ли не пританцовывать на месте от нетерпения - двигаться, делать, решать, пробиваться, расшвыривая неприятеля...
- Зеркало не нужно? - С чуть заметной улыбкой он наблюдал за мной прищуренными глазами.
- Ладно, нагляжусь потом...
- Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату. Кстати - ту самую, где ты некогда очнулся от небытия.
Мы спустились на первый этаж. Может быть, это действительно была та самая комната; не знаю, от нее у меня ничего не осталось в памяти.
- Мастер, - сказал я, когда он уже собрался уходить. - А что будет с моей дочерью?
- Она уже знает, что ты ненадолго задерживаешься в своей - как это у вас называется - командировке.
- Ненадолго?..
- Я надеюсь, капитан, что это так и будет. Сейчас - отдыхай. Приду к тебе, когда будет нужно.
Я послушно разделся, лег на свежее белье, закрыл глаза. И тотчас мне почудилось, что я не один здесь: что кто-то смотрит на меня, смотрит с добротой и даже, может быть, с нежностью.
- Эла? - негромко спросил я.
Но ответа не получил.
Последовавшая затем неделя мало что оставила в памяти - если не считать ассартского языка и кое-как скроенной для меня легенды. Зато очень многое осело в мускулах, в нервах, в рефлексах, в подсознании. И, например, то самое движение пальцами, что тогда показалось мне неуловимым, сейчас я сам выполнял, даже не думая. Боюсь, что работавшие со мною люди Мастера (не знаю, были ли они его постоянной командой, или приглашены откуда-то на время) заработали немало синяков. Впрочем, и сам я не меньше.
Потом Мастер пожелал убедиться в моих успехах. Пожалуй, он решил не жалеть меня, я разозлился - и не стал жалеть его. В конце концов он одолел меня - но не по правилам. Я так и сказал ему:
- Мастер, это была атака на подсознание; она из другой игры, твоего уровня, но не нашего.
- А что же мне было - сдаваться? - проворчал он. - Ладно. Можешь считать, что экзамен ты сдал. Теперь можно и отправляться. Кстати, медлить более нельзя. Они по-прежнему молчат. Но если они живы, то тебя встретят. Сегодня. А завтра встречать не станут, потому что Уве-Йорген увез с собой именно такую инструкцию.
- Я готов.
- Прекрасно. Только вот возникло маленькое осложнение. По неизвестной причине канал резонансной связи с Ассартом нарушен. Неожиданно на пути возникло мертвое пространство.
- Опять что-то новое для меня.
- Да и для нас тоже. Пока мы поняли только то, что через область мертвого пространства ничто не проходит. Ни тела, ни колебания... Так что добираться придется зигзагом. С пересадкой в точке Таргит.
- Это планета?
- Это всего лишь пересадка. Из любого места в любое. Так что заодно обогатишь свои знания и впечатления. Иначе когда бы ты еще оказался в Таргите?
- Я и не возражаю. - Сейчас мне, молодому, сорокалетнему, все на свете казалось пустяками.
- Что же, пойдем, позавтракаем - и в путь.
Мы позавтракали: печень минейского корха в собственном соку, с маринованными стиками, со спелыми ведейскими шертами в сливках на десерт (это не ягоды, а моллюски, вроде устриц, но сладкие) и черный кофе. Потом я стартовал - неожиданно, как и всегда.
Принято считать, что наш мир в основном симметричен. Правому противостоит левое, горячему - холодное, плюсу - минус. Так что даже не обладая никакими убедительными доказательствами, можно чисто умозрительно предположить, что в непостижимых для нас хитросплетениях измерений времени и пространства Ферме, ее принципам и делам, противостоит некая - ну, скажем, Антиферма, где руководствуются иными представлениями и движутся (или пытаются двигаться) к другим целям.