Фейерверк был делом Гэндальфа: он не только привез все необходимое, но и сам все придумал и исполнил. Он сам запускал ракеты и зажигал огни, устраивал сюрпризы. А помимо этого он раздарил хоббитам огромное количество петард, шутих, хлопушек, эльфийских огней, гномьих свечей, факелов, фонарей, гоблинских громовых погремушек. Все они были превосходны. Искусство Гэндальфа с годами все улучшалось.
Некоторые ракеты были похожи на сверкающих птиц, поющих сладкими голосами. Или на зеленые деревья со стволами из темного дыма: их листья раскрывались, а со сверкающих ветвей сыпались на изумленных хоббитов огненные цветы, которые с приятным благоуханием исчезали, не долетев до земли. Фонтаны бабочек порхали меж деревьев; вздымались столбы разноцветного огня, превращаясь в орлов, или в плывущие корабли, или в стаи летящих лебедей; вспыхивали красные грозы и проливались желтые дожди; взлетали в воздух леса серебряных копий с победным кличем и с шипением, будто тысячи змей падали в воду… А напоследок в честь Бильбо был сюрприз, который, как и рассчитывал Гэндальф, поразил хоббитов. Огни погасли. Вверх поднялось большое облако дыма. Удалившись, оно приняло форму горы, и вершина ее залилась огнем. Оттуда вырвались зеленые и алые языки пламени и вылетел красно-золотой дракон, совсем как живой: глаза его злобно сверкали, из пасти полыхало пламя. Раздался чудовищный рев, и дракон трижды пронесся над головами хоббитов. Вся толпа присела, некоторые упали на землю. Дракон пронесся, как курьерский поезд, сделал сальто и, взорвавшись с оглушительным звуком, грохнулся где-то за рекой.
— Это сигнал к ужину, — сказал Бильбо.
Тревога сразу исчезла, и повалившиеся наземь хоббиты сразу вскочили на ноги. Для всех приглашенных был приготовлен великолепный ужин — для всех, кроме избранных, которых дожидался особый семейный прием. Для них был накрыт стол в большом шатре, том самом, где росло дерево. На эту особую трапезу было роздано двенадцать дюжин приглашений (это число хоббиты называют «гроссом»), и гостями были представители всех семей, с которыми Бильбо и Фродо находились в родстве, а также ближайшие друзья (такие, как Гэндальф). Многие привели с собой детей — хоббиты разрешали детям веселиться в гостях допоздна, особенно если их еще и бесплатно кормили.
Здесь было множество Бэггинсов и Боффинов, Тукков и Брендибэков; явились различные Груббы (родственники бабушки Бильбо) и Чуббы (по линии его деда Тукка); целый выводок Норкинсов, Болджеров, Распоясов, Барсукасов, Пухлингов, Трубочников и Гордолапов.
Некоторые из них находились в очень отдаленном родстве с Бильбо, а кое-кто никогда раньше даже не бывал в Хоббитоне, так как жил в отдаленных районах Удела. Не были забыты и Кошель-Бэггинсы. Присутствовали Отто и его жена Лобелия. Они не любили Бильбо и ненавидели Фродо, но так волшебна была власть пригласительного билета, написанного золотыми чернилами, что они не могли отказаться. К тому же кулинарное искусство их кузена Бильбо славилось с давних пор, и стол его пользовался высочайшей репутацией.
Все сто сорок четыре гостя ожидали угощения на славу, хотя немного опасались послеобеденной речи хозяина (впрочем, речи неизбежной). Бильбо был склонен украшать свое выступление тем, что он называл «поэзией»; иногда, особенно пропустив пару стаканчиков, он начинал вспоминать удивительные приключения во время своего знаменитого путешествия.
Но пока гости не были разочарованы: праздник получился весьма приятным, богатым, обильным, разнообразным и длительным. Попировали они на славу, так что в последующие недели торговля продовольствием в окрестных лавках весьма упала, но поскольку праздник Бильбо истощил запасы всех складов, погребов, кладовых на мили вокруг, то особой беды для торговцев не было.
После еды наступила очередь речи. Большинство из собравшихся, впрочем, были теперь в благодушном настроении, в том приятном состоянии, которое у хоббитов называется «под завязочку». Они пили свои любимые напитки, ели свои любимые лакомства, и страхи их были забыты. Сейчас они готовы были слушать и приветствовать кого угодно.
— Дорогие мои гости! — начал Бильбо, поднимаясь с места.
— Слушайте! Слушайте! — закричали все наперебой, однако, не торопясь следовать собственным словам. Бильбо взобрался на стул под увешанным фонариками деревом. Его круглое лицо сияло, золотые пуговицы сверкали на шелковом жилете. Все видели, как он стоит, помахивая в воздухе рукой, в то время как другую держал в кармане брюк.
— Мои дорогие Бэггинсы и Боффины, — начал он снова, — мои дорогие Тукки и Брендибэки, Груббы и Чуббы, Норкинсы и Трубочники, Болджеры и Распоясы, Пухлинги и Барсукасы, Гордоляпы…