– И Большеноги, — согласился Бильбо, — и еще любезные мои Дерикуль–Сумниксы, которых я рад снова приветствовать в Засумках. Сегодня мне исполнилось сто одиннадцать!
– Ура! Долгих лет жизни! — послышались со всех сторон крики, сопровождаемые топотом под столами. Вот это правильно! Вот это Бильбо молодец! Так и надо! Коротко и ясно!
– Надеюсь, — повысил голос Бильбо, — вы веселитесь так же, как и я.
Оглушительные хлопки. Крики «Да!» (и «Нет»). Шум дудок, свирелей и флейт. Молодежь пустила в ход хлопушки, и обнаружила внутри маленькие, превосходной работы музыкальные инструменты. В дальнем углу юные Туки и Брендискоки, полагая, что дядюшка Бильбо уже закончил (а чего еще говорить–то?), составили оркестрик и завели веселенькую танцевальную мелодию. Эверард Тук с Мелиссой Брендискок наладились было сплясать на столе «Прыг–Дрыг» — танец милый, но несколько фривольный.
Но Бильбо еще не кончил. Отобрав дудку у ближайшего хоббитенка, он резко дунул в неё три раза. Шум поутих.
– Я не задержу вас долго, — крикнул он и вызвал гул одобрения. — Я собрал вас вместе для одного дела.
Что–то в его словах, в том, как они были сказаны, произвело впечатление. Стало еще потише, один–два Тука навострили уши.
– По правде, даже для трех дел. Во–первых, сказать вам, как я люблю вас всех, а сто одиннадцать лет — это слишком мало, когда живешь среди таких славных хоббитов.
Бурный взрыв одобрения.
– Половину из вас я знаю вполовину хуже, чем хотел бы, а другую половину люблю вполовину меньше, чем она того заслуживает.
Пожалуй, сказано было сложновато. Послышалось несколько жидких хлопков, пока остальные прикидывали, надо ли относиться к сказанному как к комплименту.
– Во–вторых, я хотел отпраздновать мой день рождения.
Снова восторг.
– Надо бы сказать: наш день рождения. Сегодня ведь мой племянник Фродо вступает в совершеннолетие и в права наследования.
Несколько снисходительных хлопков от старших и громкие крики: «Фродо! Ура старине Фродо!» от молодежи. Дерикуль–Сумниксы угрюмо гадали, как понимать слова «вступает в права наследования».
– Нам на двоих — сто сорок четыре, да и вас здесь столько же: один гросс, можно сказать.
Пожалуй, это была бестактность. Вдруг многие гости сообразили (а Дерикуль–Сумниксы в особенности), что их позвали только для ровного счета, как иногда в ящик с бутылками напихивают всякую ветошь, чтобы не звенело. «Гросс! — послышалось фырканье. — Довольно–таки вульгарно!»
– А еще сегодня годовщина моего прибытия на бочке в Эсгарот на Долгом Озере. Тогда–то я не вдруг и вспомнил о своем дне рождения, не до того было. Знаете, в пятьдесят один как–то не очень за этим следишь. Но ужин был хорош. Помнится, я подхватил тогда жуткий насморк и мог сказать друзьям только: «Бде очень бдиядно», теперь у меня нет насморка, и я скажу: — Мне очень приятно видеть вас на нашем скромном празднике.
Мертвая тишина. Многие чувствовали — от стиха теперь не отвертеться. Эх! Почему бы не кончить говорильню и не дать всем выпить за его здоровье! Но Бильбо не стал декламировать. Он продолжал Речь.
– В–третьих, и в–последних, я хочу сделать объявление — Последнее слово он произнес таким значительным тоном и так громко, что заставил напряженно выпрямиться всех, кто к этому времени еще мог сидеть. — Должен с сожалением объявить, что хотя, как я уже сказал, мне маловато ста одиннадцати лет, прожитых в таком приятном обществе, пора заканчивать. Я ухожу. Покидаю вас. Сейчас же. Немедленно. Пока!
Он шагнул со стула и исчез. Тут же сверкнула ослепительная вспышка, гости зажмурились, а когда открыли глаза, Бильбо нигде не было. Все сто сорок четыре хоббита, утратив дар речи, откинулись на спинки стульев. Старый Одо Большеног с грохотом убрал ноги со стола. Некоторое время за столом царила полная тишина, а потом все эти Сумниксы, Умниксы, Туки, Брендискоки и прочие загомонили разом.
Общее мнение признало в шутке дурной вкус, и понадобилось немало еды и питья, чтобы сгладить потрясение и досаду. «Свихнутый! Точно! Я всегда говорил!» — слышалось отовсюду. Даже Туки, за редким исключением, сочли исчезновение нелепой выходкой.
Один старый Рори Брендискок, сохранивший, несмотря на обильные возлияния, способность трезво мыслить, сказал своей невестке Эсмеральде: «Что–то за этим кроется, помяни мое слово, дорогуша. Ведь этот шалый Сумникс опять намылился улизнуть. Экий пень старый! Да нам–то что с того? Съестное он ведь не с собой унес», — и Рори громко стал призывать Фродо, требуя вина.