В этот раз подарки были небывало хороши. Хоббитята пришли в такой восторг, что на какое-то время даже забыли о еде. Игрушки были невиданные — очень красивые, а некоторые прямо-таки волшебные. Многие были заказаны за год и приехали из-под Горы и из Дола — их сделали гномы.
Когда все гости собрались, пришел черед песням, танцам, играм и, конечно же, еде. Угощение делилось на три части: полдник, чай и обед (или, вернее, ужин). На полдник и чай гости сходились в шатры; в остальное же время все угощались кто где хотел пока не начались фейерверки.
Фейерверками заправлял Гэндальф: он их не только привез, но многие сам и сделал. Ракет, шутих, разноцветных факелов, гномьих свечей, эльфийского дождя и гоблинского громобоя было полным-полно. Искусство Гэндальфа не уменьшалось с годами.
Огнистые птицы реяли в небе и пели сладкими голосами; зеленые кроны распускались на стволах темного дыма — их светящиеся ветви роняли сияющие цветы, что таяли с дивным ароматом, почти касаясь лиц пораженных хоббитов. Рои мерцающих бабочек порхали среди деревьев; цветные дымы поднимались ввысь и обращались то в орлов, то в плывущие корабли, то в стаи лебедей; рокотал багровый гром и шел желтый дождь; лес серебряных копий с победным кличем вонзился в воздух и канул в Реку с шипением сотни разъяренных змей. Но главный сюрприз — в честь Бильбо — Гэндальф приберег под конец. Взметнулся столб дыма. Он склубился в дальнюю гору — вершина ее пылала зеленым и алым огнем. Из нее вылетел красно-золотой дракон — он был совсем как живой: пасть полыхала огнем, глаза высматривали жертву; с ревом и свистом он трижды пронесся над толпой (хоббиты попадали лицом вниз), перекувырнулся и с оглушительным грохотом взорвался над Приречьем.
— Пора ужинать! — объявил Бильбо. Страх мигом улетучился, и хоббиты повскакивали на ноги. В палатках и под навесами всех ждал добрый ужин; всех, кроме тех, кто был приглашен на особый семейный обед. Он был накрыт в шатре под деревом. Приглашенных было ровно двенадцать дюжин (число, называемое хоббитами один гурт; впрочем, народ на гурты считать не принято); присутствовали все, с кем Бильбо и Фродо состояли в родстве, и несколько самых близких друзей — вроде Гэндальфа. Было много молодежи — хоббиты любят ходить в гости с детьми, особенно если можно их там вкусно накормить.
Собрались все Торбинсы и Булкинсы; многие Хваты и Брендизайки; пришли Ройлы (родня бабушки Бильбо), Ейлы и Пойлы (дедова родня); Глубокопы, Скряггинсы, Барсуксы, Дороднинги, Дудстоны и Шерстолапы. Кое-кто из них и сам не помнил, с какого бока Бильбо ему родственник, а некоторые вообще раньше в Хоббитоне не бывали. Не забыли и о Лякошоль-Торбинсах. Отто явился с женой Лобелией. Они не любили Бильбо и терпеть не могли Фродо, но приглашение было писано золотыми чернилами на рисовой бумаге — и они не устояли. К тому же Бильбо слыл знатоком по части еды, и стол у него всегда был отменный.
Все сто сорок четыре гостя намеревались хорошо закусить (они, правда, немного побаивались традиционной Послеобеденной Речи хозяина — чего доброго, начнет читать стихи или ударится в воспоминания о своем дурацком походе); но угощаться им это не мешало. Ели до отвалу, а пили до упаду; что не съели — забрали с собой. Примерно с неделю после Угощения в лавках никто ничего не покупал; но Бильбо опустошил все погреба, склады и трактиры на несколько миль вокруг, так что лавочники в накладе не остались.
Когда все более или менее наугощались, пришло время Речи. Общество было настроено благодушно. Они напились, наелись и готовы были все выслушать и похлопать.
— Любезные мои сородичи, — начал Бильбо, поднимаясь.
— Тише, тише! — Закричали все разом, совсем не собираясь, кажется, следовать собственному совету. Бильбо подошел к стулу под освещенным деревом и влез на него. Свет фонариков падал на его праздничное лицо; на новом шелковом жилете сверкали золотые пуговицы. Он стоял, одной рукой помахивая в воздухе, другую засунув в карман брюк.