— Любезные мои Торбинсы и Булкинсы, — начал он снова, — разлюбезные Хваты и Брендизайки, Ройлы, Ейлы и Пойлы, Глубокопы и Дудстоны, Бобберы и Толстобрюхлы, Дороднинги, Барсуксы и Шерстопалы!
— И Шерстолапы! — заорал откуда-то из угла старый хоббит. Сам-то он был, уж конечно, Шерстолап: ноги у него были огромные, шерстистые и возлежали на столе.
— И Шерстолапы, — согласился Бильбо. — Дорогие мои Лякошоль-Торбинсы, я очень рад видеть вас всех в Торбе. Сегодня мне исполняется сто одиннадцать лет! — «Ура! Ур-ра! Многая лета!» — закричали гости и забарабанили по столам. Это было то, что надо: коротко и ясно.
— Надеюсь, вам всем сегодня так же весело, как мне. — Возгласы одобрения. Крики «Да!» (и «Нет!»). Трубы, рога, флейты. Хоббиты распечатали сотни музыкальных хлопушек. На многих было написано «Дол» — метка большинству хоббитов непонятная; впрочем, игрушек это не портило. В хлопушках были музыкальные инструменты — маленькие, но очень красивые и дивного тона. В одном из углов несколько юных Хватов и Брендизайков, решив, что дядя Бильбо кончил говорить (вроде, все уже сказал) устроили небольшой оркестр и заиграли что-то веселое и громкое. Эверард Хват и Мелирот Брендизайк вспрыгнули на стол и с колокольцами на руках принялись отплясывать Брызгу-Дрызгу — очень милый, но несколько буйный танец.
Но Бильбо не кончил. Выхватив рог у какого-то хоббитенка, он трижды громко протрубил. Шум не уменьшался.
— Я вас долго не задержу! — крикнул он. Приветственные крики. — Я созвал вас сегодня сюда с целью… — что-то в том, как он сказал это, заставило всех насторожиться. Стало почти тихо, и некоторые Хваты даже приготовились слушать.
— Даже с тремя целями! Во-первых, чтобы сказать, что я вас всех люблю, и что прожить сто одиннадцать лет среди таких замечательных и превосходных хоббитов — сущее удовольствие. — Взрыв согласных криков.
— Добрую половину из вас я знаю вдвое меньше, чем следует; а худую половину люблю вдвое больше, чем надо бы. — Сказано было сильно, но не очень понятно. Раздались слабые хлопки — никто не понял, благодарить им или обижаться.
— Во-вторых, чтобы отпраздновать мой день рожденья. — Снова приветственные крики. — Мне надо бы сказать: наш день рожденья. Потому что сегодня, конечно же, день рожденья и моего наследника и племянника Фродо. Сегодня ему исполняется 33 — и он входит в права наследства. — Старшие захлопали, а молодые закричали: «Фродо! Фродо! Славный старина Фродо!». Лякошоли нахмурились и принялись гадать, как это Фродо «входит в права наследства».
— Нас собралось здесь ровно сто сорок четыре — один, извините за выражение, гурт. — Ни звука. Многие гости, особенно Лякошоли, оскорбились, сообразив, что их позвали только «для ровного счета». «Один гурт, скажет тоже! Фу, как грубо!»
— К тому же, если позволено будет обратиться к давней истории, чтобы отметить годовщину моего прибытия на бочках в Эсгароф на Долгом Озере — тогда, правду сказать, я совсем об этом позабыл. Мне был всего-то пятьдесят один — где уж было годы считать!.. Пир, правда, был хорош — даром что я простудился и едва мог сказать «Пдебдого бдагодарю». Теперь я могу повторить это более внятно: «Премного благодарю, что пришли на мой скромный обед». — Настороженное молчание. Все боялись, что он запоет или начнет читать стихи; и всем заранее стало скучно. Когда же он кончит и даст им выпить за его здоровье? Но Бильбо не запел. Он сделал паузу.
— В-третьих, и в последних, — сказал он. — Я хочу сделать ОБЪЯВЛЕНИЕ. -Последнее слово он произнес так громко, что все, кто еще мог, выпрямились. — Я хочу объявить, что, хотя, как я уже сказал, прожить среди вас сто одиннадцать лет — одно удовольствие, но пора и честь знать. Я ухожу. Сейчас же. Прощайте!
Он шагнул со стула — и исчез. Вспыхнул ослепительный свет, и гости зажмурились. Когда они открыли глаза, Бильбо не было. Все сто сорок четыре хоббита от удивления потеряли дар речи. Старый Одо Шерстолап спустил ноги со стола и затопотал. И вдруг все Торбинсы, Булкинсы, Хваты, Брендизайки, Ейлы, Пойлы, Глубокопы, Барсуксы, Скряггинсы, Бобберы, Дороднинги, Дудстоны и Шерстолапы заговорили разом.
Шутка весьма дурного толка, соглашались все, и надо еще поесть и выпить — чтобы прийти в себя. «Он ненормальный. Я это всегда говорил», — таково было всеобщее мнение. Даже Хваты (за небольшим исключением) посчитали поведение Бильбо глупостью. Исчезновение его показалось им всего лишь нелепой выходкой.
Но старый Рори Брендизайк был иного мнения. Ни годы, ни великолепный обед не затуманили его мозгов.