Сперва Фродо и Сэм бросились к стволу, где лежал Пин. Потом попытались разжать жуткие челюсти дупла, державшего беднягу Мерри. Всё напрасно.
— Ну что за несчастье! — застонал Фродо. — И зачем мы только пошли в этот жуткий Лес? Сидели бы лучше все в Кроличьей Балке! — И он, не думая о ноге, изо всех сил пнул дерево. Едва заметная дрожь пробежала по стволу и веткам; листья зашуршали… и в шепоте их послышался отдаленный злорадный хохот.
— У нас с собой топора, конечно, нет, господин Фродо? — спросил Сэм.
— Брал я небольшой топорик — ветки на костер рубить, — сказал Фродо. — Да только какой нам от него прок?
— Погодите-ка! — При упоминании о костре Сэма осенило. — Мы же можем чего-нибудь огнем добиться!
— Можем, конечно, — с сомнением проговорил Фродо. — Можем из жарить там Пина живьем.
— Мы можем подпалить или хоть напугать это дерево, — яростно возразил Сэм. — Ежели оно их не выпустит — я его свалю, хоть бы мне его грызть для этого пришлось.
Он побежал и лошадям и вскоре вернулся с трутом, огнивом и топором. Хоббиты быстро набрали сухой травы и листьев, добавили кусочки коры и сложили все это в кучу вместе со сломанными сучьями и ветками. Кучу эту они подгребли к стволу с другой стороны. Едва Сэм высек искру — сухая трава занялась, повалил дым. Затрещали сучья. Маленькие языки пламени лизнули шкуру древнего дерева. Листва его зашипела с болью и гневом. Мерри громко вскрикнул, и откуда-то изнутри донесся придушенный вопль Пина.
— Потушите! Потушите! — кричал Мерри. — Он грозится меня пополам перекусить, если не потушите!
— Кто?.. Что?.. — заметался Фродо.
— Потушите! Потушите! — умолял Мерри. Ветви ветлы неистово закачались. Послышался шум ветра — он поднялся и унесся к ветвям деревьев всего леса: будто они бросили камень в тихий омут речной долины — и подняли бурю злобы, которая теперь захлестывала Лес. Сэм загасил костер и вытоптал искры. А Фродо, сам толком не понимая, ни что он делает, ни на что надеется, помчался по дорожке, отчаянно голося:
— Помогите! Помогите!! Помогите!!! — собственный голос казался ему едва слышным: его подхватывал и уносил поднятый ветлой ветер.
Вдруг он застыл. Ему послышался ответ; но он, казалось, доносился сзади — из Леса. Он обернулся и прислушался — сомнений не было: кто-то пел. Глубокий радостный голос пел счастливо и беззаботно — но пел сущую несусветицу:
Наполовину в надежде, наполовину в страхе перед новой опасностью, Фродо и Сэм не двигались. И вдруг из долгой вереницы несусветиц — так хоббитам, во всяком случае, казалось — сложилась песня, ясная и звонкая.
Фродо и Сэм стояли, будто зачарованные. Ветер выдохся. Листья опять молча повисли на недвижных ветвях. Снова раздалась песня — и вдруг над тростником, подпрыгивая и приплясывая, возникла старая широкополая шляпа с высоким верхом и длинным голубым пером за тульей. Еще один прыжок и поклон — и на тропинке показался крепкий широкоплечий человек — хоть и невысокий для Большого Народа, для хоббита он был все же слишком большим. Его огромные желтые башмаки на толстых ногах с шумом разгребали траву, и он ломился сквозь тростник, точно кабан на водопой. У него была голубая куртка и длинная каштановая борода; и глаза у него тоже были голубые, а лицо — красное, как спелое яблоко, но собранное сотнями смешливых морщинок. В руках, как поднос, он нес большой лист с водяными лилиями.