— Да где же вы?! — снова сердито и испуганно закричал Фродо.
— Здесь! — ответил из-под земли глубокий ледяной голос. — Здесь, я жду тебя!
— Нет! — задохнулся Фродо; но убежать не мог. Колени его подогнулись, и он рухнул наземь. Ничего не случилось и ничего не слышалось. Дрожа, он взглянул вверх — как раз чтобы увидеть высокую темную фигуру, тенью затмившую звезды. Она склонилась над ним. Ему почудился слабый свет льдистых глаз — казалось, он шел откуда-то издалека. Потом тиски жестче и холодней, чем железо, сжали его. Ледяное прикосновение заморозило самые его кости — и больше он ничего не помнил.
Когда он снова пришел в себя, то какое-то время не мог вспомнить ничего, кроме чувства ужаса. Потом вдруг понял, что в заточении, попался — и безнадежно. Он в Могильнике. Умертвие схватило его, он, должно быть, уже находится под его страшными чарами, о которых ходили глухие мрачные слухи. Он не решался двинуться и лежал, как очнулся: спиной на холодном камне, руки сложены на груди.
Но, хотя ужас его был так велик, что, казалось, пронизывал все вокруг, Фродо обнаружил, что думает о Бильбо — о его рассказах, прогулках вместе с ним в лугах Края, и беседах о дорогах и приключениях. В груди самого толстого и робкого хоббита таится (подчас очень глубоко) зерно мужества — но нужна действительно смертельная опасность, чтобы оно проросло. Фродо же не был ни очень толстым, ни очень робким; правду сказать, хоть он этого и не знал — Бильбо (и Гэндальф) считали его лучшим хоббитом в Крае. Приключение его подошло к концу, думал он, и к страшному концу — но думы эти сделали его тверже. Он чувствовал, что напрягся, как для прыжка; он не был больше безвольной жертвой.
Пока он раздумывал и брал себя в руки, тьма медленно таяла: бледный зеленоватый свет рос вокруг. Сначала хоббит не видел, где находится — свет, казалось, исходил от него самого, или от пола под ним, и не достиг еще потолка или стен. Фродо повернулся — и в холодном зареве увидел лежащих рядом Сэма, Мерри и Пина. Их обращенные к потолку лица были мертвенно-бледны; кругом навалены груды сокровищ. На головах — золотые обручи, на поясе — золотые цепи, на пальцах — кольца. Сбоку у каждого — меч, в ногах — щит. И еще один меч — обнаженный — поперек горла у всех троих.
Внезапно зазвучала песня. Голос — отдаленный и невыносимо жуткий — то тонко звучал откуда-то с высоты, то отдавался низким подземным стоном. Из бесформенного потока печальных и страшных звуков складывались слова — мрачные, тяжкие, холодные слова, жестокие и жалкие. Тьма злобилась на свет, которого была лишена, холод, тоскуя по теплу, проклинал его. Мороз пробрал Фродо до костей. Немного спустя песня стала яснее, и он с ужасом понял, что это заклятие.
Позади послышались скрип и треск. Приподнявшись, Фродо оглянулся — и в бледном свете увидел, что они находятся в проходе, который как раз за ними сворачивает за угол. Из-за угла тянулась длинная рука, костистые пальцы ее подбирались к Сэму, лежащему с краю — к эфесу меча на его горле.
Сперва Фродо ощутил, будто заклинание и вправду обратило его в камень. Потом вдруг бешеное желание освободиться охватило его. Он наденет Кольцо — Умертвие потеряет его, а там уж он как-нибудь выберется из могилы. Он представил, как бежит по траве, обливаясь слезами, оплакивая Сэма, Мерри и Пина — но сам-то живой и свободный. И никто, даже Гэндальф, не упрекнет его…
Но мужество сурово подсказывало иное: нет, хоббиты не бросают друзей в беде. Он колебался, схватившись за карман, и снова боролся с собой, а рука подбиралась все ближе. Вдруг решимость окрепла в нем — он схватил короткий меч, что лежал рядом, вскочил на колени и перегнулся через тела товарищей. Изо всех сил ударил он по запястью руки — и перерубил его; но в тот же миг меч обломился у эфеса. Раздался пронзительный вопль, свет потух. Из тьмы донеслось рычание.
Фродо упал вперед на Мерри — лицо того было холодно. И сразу же вспомнилось ему то, о чем он совсем позабыл в тумане — дом на склоне холма и поющий Том. Он припомнил песню, которой Том научил их. Тонким дрожащим голосом он начал: