Однако Бильбо потребовал внимания. Он выхватил горн у какого-то хоббитёнка и трижды в него протрубил. Шум улегся.
— Я вас надолго не задержу! — прокричал Бильбо.
Отовсюду захлопали.
— Я созвал вас нынче с особой целью. — Сказано это было так, что все насторожились. — Вернее, не с одной, а с тремя целями! (Наступила почти что тишина, и некоторые Кролы даже приготовились слушать.) — Во-первых, чтобы сказать вам, что я счастлив всех вас видеть и что с такими прекрасными и превосходными хоббитами, как вы, прожить сто одиннадцать лет легче лёгкого!
Оглушительный взрыв одобрения.
— Добрую половину из вас я знаю вдвое хуже, чем следует, а худую половину люблю вдвое меньше, чем надо бы.
Сказано было сильно, но не очень понятно. Плеснули редкие хлопки и все призадумались: так ли уж лестно это слышать?
— Во-вторых, чтобы вы порадовались моему дню рождения.
Прежний одобрительный гул.
— Нет, не моему: НАШЕМУ. Ибо в этот день, как вы знаете, родился не только я, но и мой племянник, мой наследник Фродо. Нынче он достиг совершеннолетия и вступает во владение имуществом.
Кое-кто из старших снисходительно похлопал. "Фродо! Фродо! Старина Фродо!" — выкрикивала молодежь. Лякошель-Торбинсы насупились и стали гадать, как это Фродо "вступает во владение".
— Вдвоём нам исполняется сто сорок четыре года: ровно столько, сколько вас тут собралось, — один, извините за выражение, гурт.
Гости безмолвствовали. Это что еще за новости? Многие, а особенно Лякошель-Торбинсы, оскорбились, сообразив, что их пригласили сюда только для ровного счета. "Скажет тоже: один гурт. Фу, как грубо".
— К тому же сегодня, если позволите припомнить былое, годовщина моего прибытия верхом на бочке в Эсгарот на Долгом Озере. Хотя я тогда про свой день рождения не сразу и вспомнил. Мне был всего-то пятьдесят один год, а что такое в молодости год-другой! Правда, пиршество учинили изрядное: только я, помнится, был сильно простужен и едва выговаривал: "Пребдого бдагодаред". Теперь я пользуюсь случаем выговорить это как следует: премного благодарен вам всем за то, что вы удосужились прибыть на мое скромное празднество!
Упорное молчание. Все боялись, что он сейчас разразится песней или какими-нибудь стихами, и всем заранее было тоскливо. Что бы ему на этом кончить? А они бы выпили за его здоровье. Но Бильбо не стал ни петь, ни читать стихи. Он медленно перевёл дыхание.
— В-третьих и в-последних, — сказал он, — я хочу сделать одно ОБЪЯВЛЕНИЕ. — Это слово он вдруг произнес так громко, что все, кому это было ещё под силу, распрямились. — С прискорбием объявляю вам, что, хотя, как я сказал, прожить сто одиннадцать лет среди вас легче лёгкого, однако же, пора и честь знать. Я отбываю. Причём немедленно. ПРОЩАЙТЕ!
Он ступил со стула и исчез. Вспыхнул ослепительный огонь, и все гости зажмурились. Открыв глаза, они увидели, что Бильбо нигде нет. Сто сорок четыре ошарашенных хоббита так и замерли. Одо Шертолапс со стуком уронил ноги со стола. Потом наступила мёртвая тишина: гости приходили в себя. И вдруг Торбинсы, Булкинсы, Кролы, Брендизайки, Ройлы, Ейлы, Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсукинсы, Дороднинги, Дудстоны и Шерстолапсы заговорили все разом.
Они соглашались друг с другом, что это безобразно и неучтиво, и что надо всё это поскорее заесть и запить. "Я всегда говорил, что он тронутый", — слышалось отовсюду. Даже проказливые Кролы за малым исключением не одобрили Бильбо. Тогда, правда, почти никто ещё не понимал, что же произошло: бранили вздорную выходку.
Только старый и мудрый Рори Брендизайк хитро прищурился. Ни преклонные годы, ни преизобильные блюда не притупили его рассудка, и он сказал своей невестке Эсмиральде:
— Нет, милочка, это всё не просто так. Торбинс-то, оболтус, небось, опять сбежал. Неймётся старому балбесу. Ну и что? Еда-то на столе осталась.
И он крикнул Фродо снова обнести вином.
А Фродо был единственный, кто не вымолвил ни слова. Он молча сидел возле опустевшего стула Бильбо, не обращая внимания на выкрики и вопросы. Он, конечно, оценил проделку, хотя знал о ней заранее, и едва удержался от смеха при дружном возмущении гостей. Но ему было как-то горько: он вдруг понял, что не на шутку любит старого хоббита. Гости ели и пили, обсуждали и осуждали дурачества Бильбо Торбинса. прежние и нынешние, — разгневались и ушли одни Лякошель-Торбинсы. Фродо совершенно расхотелось участвовать в празднике; он велел подать ещё вина, встал, молча осушил бокал за здоровье Бильбо и тишком выбрался из шатра.