Горлум никак не мог забыть, что он убил Деагорла, и всеми силами защищался от собственной памяти: грыз в темноте кости, повторяя своей "прелести" одну и ту же, одну и ту же ложь, пока сам в неё не уверовал. Ведь правда же, тогда был его день рожденья и Деагорл должен был подарить ему Кольцо. Оно затем и подвернулось — ему в подарок. Это самый настоящий подарок на день рожденья — и так далее в том же роде.
Я терпел его бессвязную болтовню сколько мог, но любой ценой надо было добиться правды, и пришлось мне обойтись с ним круто. Я пригрозил ему огнём, и он наконец рассказал всё, как было, — понемногу, огрызаясь, истекая слюнями и слезами. Его, видите ли, обидели, унизили и вдобавок ограбили. Я у него выпытал и про загадки, и про бегство Бильбо, но вот дальше — тут он словно онемел и только выхныкивал иногда мрачные намёки. Видно, какой-то ужас сковывал его язык, и я ничего не мог поделать. Он плаксиво бубнил, что своего никому не уступит и кое-кто узнает ещё, как его пинать, обманывать и грабить. Теперь у Горлума есть хорошие, такие чудесненькие друзья — и они очень даже покажут, кому надо, где орки зимуют. Они ему помогут, и Торбинс-ворюга ещё поплатится. Он ещё поплатится и наплачется, твердил Горлум на разные лады. Бильбо он ненавидит люто и клянет страшно. Но хуже другое: он знает, кто такой Бильбо и откуда явился.
— Да кто же ему сказал? — взволновался Фродо.
— Ну, если на то пошло, так Бильбо сам ему сдуру представился, а уж потом нетрудно было выяснить, откуда он явился, — если, конечно, выползти наружу. И Горлум выполз, ох, выполз. По Кольцу он тосковал нестерпимо — тоска эта превозмогла страх перед орками и даже его страх перед светом. Протосковал он год, а то и два. Видишь ли, Кольцо хоть и тянуло его к себе, но уже не истачивало, как прежде, и он понемногу начал оживать. Старость давила его, ужасно давила, но вечная опаска пропала; к тому же он был смертельно голоден.
Любой свет — что лунный, что солнечный — был ему нестерпим и ненавистен, это уж, наверно, так с ним и будет до конца дней; но хитрости и ловкости ему не занимать. Он сообразил, что укрыться можно и от солнечного, и от лунного света, можно быстро и бесшумно пробираться тёмной ночью, когда мрак проницают только его белёсые глаза: и ловить всяких мелких беспечных зверушек. Его освежило ветром, он отъелся, а потому стал сильнее и смелее. До Лихолесья было недалеко; дотуда он, в свой час, и добрался.
— И там ты его нашёл? — спросил Фродо.
— Я его там видел, — отвечал Гэндальф, — но перед этим он проделал долгий путь вслед за Бильбо. А потом… толком-то я, пожалуй, так и не знаю, что было потом. Выяснить хоть что-то достоверное стоило великих трудов: он нёс какую-то околесицу, захлёбывался руганью и угрозами. "Что было у него в карманиш-шке?" — бормотал он. — "Он не сказал, нет, преле-с-сть. Гад, гад, гадёныш. Нечестный вопрос, нечестный. Он смошенничал, он, а не я, он правила нарушил. Надо было сразу его удавить, да, моя прелес-с-сть? Ничего, прелес-с-сть, ещё удавим".
И так без конца. Ты вот уже морщишься, а я это терпел изо дня в день, с утра до вечера. Ну, не совсем зря: по его обмолвкам я всё же понял, что он дошлёпал до Эсгарота и даже до улиц Дола, подсматривал и подслушивал. Большие новости гулко отдаются в Глухоманье, а очень многие слышали о Бильбо и знали, откуда он пришёл. Да на обратном пути, после победы в Битве Пяти Воинств, и мы не таились. Горлум на ухо востёр — он живо услышал и понял, что ему было надо.
— Почему же он тогда не выследил Бильбо до конца? — спросил Фродо. — Или он побывал у нас в Хоббитании?
— Да вот, — сказал Гэндальф, — в том-то и дело, что не побывал. Пошёл-то он к вам. Дошёл до Великой Реки и вдруг свернул. Дальней дороги он бы вряд ли испугался, не такой. Нет, что-то сбило его с пути. И мои друзья, которые выследили его для меня, того же мнения.
Первыми его свежий след без труда подняли лесные эльфы. Он вёл через Лихолесье и обратно: правда, поймать самого Горлума им не удалось. А лес был полон жуткой памяти о нём, перепугались все зверушки и птицы. Лесорубы говорили, что явилось новое чудище: призрак-кровопийца. Он взбирается по деревьям к гнёздам, заползает в норы и ворует детёнышей, проскальзывает в окна к колыбелям.
От западной окраины Лихолесья след повернул назад, потом, петляя, повёл на юг, вывел за пределы владений лесных эльфов и затерялся. Тут-то я и сделал большую ошибку. Да, Фродо, ошибку, и не первую; боюсь, только, что самую опасную. Я оставил его в покое — пусть идёт, куда хочет. У меня была куча срочных дел, и я по-прежнему верил в мудрость Сарумана.