— Кастрируют? Почему?
Он ухмыльнулся.
— Я инструмент богов. Когда мне в руки попадает женщина, меня направляет рука Безымянного. Чем больше она страдает, тем больше радости мне это доставляет, и когда свет её жизни потухает в моих руках, тогда я живу!
Никогда бы не подумал, что на моём избитом лице можно прочесть эмоции, но он заметил мои мысли.
— Что, тебе это не нравится? Ты думал, что я здесь без причины? Нет, — он посмотрел на свои руки. — Я долгое время развлекался, пока одна из них не сбежала от меня.
— И ты не чувствуешь никакого раскаяния? — спросил я, поражённый против воли.
Он рассмеялся и покачал головой.
— Для чего? Иногда я встречаюсь на арене с женщиной. Старая она или молодая, страшная или красивая, мне всё равно. Я был приговорён к смерти, но здесь, на арене, толпа орёт, когда я следую своей судьбе, — он улыбнулся, его зубы — светящаяся белизной полоса в полутьме. — Ну как, друг, ты всё ещё хочешь, чтобы я составил тебе компанию?
Я ожесточённо посмотрел ему в глаза.
— Нет.
Он посмотрел на меня любопытным образом.
— Я вижу мою смерть в твоих глазах, — тихо, почти задумчиво сказал он. — Что для тебя значат эти женщины? Ты с ними не знаком. Ты знаешь, что у тебя в глазах звёзды?
Я ткнул ему в глаза растопыренными пальцами, а вторым ударом сломал гортань. Его крик заглушило бульканье. Он в агонии упал с кровати, а я оставался в том же положении, как и раньше, стоя на коленях перед решёткой. Его сокамерники посмотрели сначала на меня, потом на него, но ничего не сделали. Мы наблюдали, как он умирает. Если я ожидал, что кто-то сейчас поднимет тревогу, тогда сильно ошибался. Один из сокамерников оттащил Ибру к двери, лёг на его кровать и посмотрел на меня. Он молчал, и я тоже.
Удар в бок разбудил меня, отшвырнув к стене. Я надеялся, что когда придёт надзиратель, я не буду спать. Но должно быть заснул, слишком сильно он меня избил. В моём плане была также ещё одна ошибка, потому что он был не один. С ним пришёл ещё один человек, стражник с арены, который бесстрастно на меня смотрел. Он был вооружён длинным копьём с лезвием и мечом на боку. Он был примерно моего роста и телосложения, возможно чуть-чуть толще. А может это вовсе и не было ошибкой, а счастливым совпадением.
— Что ты тут себе придумал, ты, паршивая собака? Как мог предположить, что сможешь после этого жить? — надзиратель ещё раз замахнулся ногой, разматывая с пояса кнут. Очевидно, он собирался дать мне его почувствовать. — Ты хочешь испортить мне мой бизнес, ты, сын паршивой собаки? Я поставил деньги на его следующий бой, ты, дебильный сын жабы! Я тебе…
На протяжение всей своей жизни я так и не научился, как правильно драться. Но одно я знал наверняка: нельзя сомневаться и колебаться. Нельзя размышлять. Просто действовать. Как будто это неотвратимо, как будто другого выхода нет. Как будто бой уже решён, прежде чем он начался. Может, именно так всё и было.
А вот чему я научился, так это использовать любой трюк, который знал. Поэтому, когда он замахнулся ногой, я подставил ему подножку, а другой ударил снизу через кожаные доспехи по его половому органу. Надзирателю тоже был знаком этот трюк, на нём, для защиты, был одет твёрдый кожаный панцирь, но я почувствовал, как он сломался от моего пинка.
Когда он сложился пополам, я, в одно и тоже время дёрнул его вниз и назад, а сам подтянулся вверх; он сильно ударился головой о стену позади меня. Охранник выхватил меч, но лучше бы он выбрал кинжал. Во-первых, меч бесполезен, когда противник приближается так близко, как во время крепких объятий, а во-вторых, тогда я не смог бы воткнуть ему через горло в мозг его собственный кинжал.
Я оставил лезвие торчать в ране, чтобы из неё не потекла кровь на одежду и доспехи, которые я ещё хотел использовать. Каждое движение горело словно огонь, мне было плохо от боли, но для этого у меня не было времени. Если что-то собираешься сделать, тогда делай целиком, в сомнениях нет смысла. Нужно просто действовать, а затем посмотреть, что из этого выйдет.
— Незнакомец?
Это был человек из камеры с другой стороны, не той, где всё ещё лежал Ибра.
Мужчина кивнул.
— Да прибудут с тобой боги, незнакомец.
Я надеялся, что они со мной.
Мне потребовалось бесконечно много времени, чтобы надеть доспехи охранника арены. Этот стиль был мне не знаком, пришлось соображать, какие пряжки соединяются с какими ремнями, но, в конечном итоге, мне всё же удалось это выяснить. Всё это время я ожидал, что прибудет подкрепление или кто-то поднимет тревогу. Надзирателя я тоже не выпускал из виду, но он всё ещё тихо лежал там, где упал. Ничего не происходило, всё оставалось спокойно. Однако другие всё время молча наблюдали за мной. Это сбивало с толку.