- Это так называемые "альфа-ритмы", - объяснил профессор. - То есть электромагнитное излучение мозга этого юноши в спокойном состоянии. Юноша может приобрести новые знания, изменить профессию, состариться, стать совсем непохожим на самого себя внешне, но "альфа-ритмы" останутся для него неизменными на протяжении всей его жизни. Это, если хотите, паспорт мозга, и паспорт такой, которого подделать невозможно.
Михаил был настолько поражен, что не мог произнести ни слова. А профессор, пристраивая к прибору киноаппарат, объяснял дальше:
- Сейчас мы сфотографируем колебательные процессы, происходящие в мозгу при разных условиях. На киноленте мы получим так называемую "энцефалограмму"... Обратите внимание: я даю подопытному определенное задание.
Профессор снял крышку с переговорной трубки и произнес четко, раздельно:
- Помножьте двенадцать на восемь!
О чудо! На экране прибора вмиг нарушился плавный ход "альфа-ритмов". Подскочили вверх острые языки, задрожали, рассыпались на более мелкие, побежали вперед, а на смену им приходили все новые и новые - беспокойные, причудливые.
- Девяносто шесть! - послышался из переговорной трубки приглушенный голос юноши. Выступы на линии начали спадать, ее движение замедлялось.
- Сколько вам лет?
- Двадцать!
И вновь по экрану пробежала волна, однако уже иной формы, с иным размахом.
Профессор продолжал задавать вопросы, включал и выключал свет, звонки разного тона, требовал представить то или иное, петь, читать, решать задачи... И все это отражалось на экране своеобразным, неповторимым и необъяснимым движением зеленой линии.
- Так вот, друг, - серьезно сказал профессор Мише, когда сеанс закончился. - Видишь, какое это серьезное дело - изучение человеческого мозга?
- Вижу.
Вот и все, что мог ответить потрясенный Миша. Он столкнулся со сказкой наяву, с чем-то величественным в своей загадочности и поклялся в тот день, что добьется своей цели и раскроет все тайны человеческого мышления.
Ах, как это было давно!.. Вспыхнула война. Безусым юнцом ушел Миша на фронт. А после войны сразу же пришлось работать. Развеялись мечты, заслонило их иное, - может быть, даже несущественное, второстепенное. Вероятно, и не вспомнил бы о них Лымарь уже никогда, если бы не пришлось подводить баланс на тридцать втором году своей жизни. А теперь уже поздно. Поздно мечтать об аппарате для записывания мыслей, - тут хотя бы написать несколько слов о том, что Михаил Лымарь погиб, но не изменил своей Родине.
- Ну, так что? - послышался въедливый голосок.
- Катись к чертям, что ли! - с подчеркнутым безразличием ответил Лымарь и отвернулся к стене.
- Хорошо... хорошо... Заберите его!
Один из матросов освободил Михаилу ноги и помог ему подняться, другой - с автоматом в руках - подтолкнул: иди, мол.
Загудели моторы. Вероятно, субмарина всплывала на поверхность.
Минуты две пришлось ожидать в рубке перед люком. Но вот он открылся, и в подводную лодку ворвался легкий ветерок.
Раздувая ноздри, Лымарь дышал хрипло и учащенно. Благодатный морской воздух! Казалось, он способен излечить человека от какой угодно болезни, возвратить силы изнемогающему. С солеными капельками влаги, пьянящий, этот воздух был сейчас дороже всего в мире. Неужели же приходится дышать им в последний раз?!
Вооружённый матрос подтолкнул Лымаря, и тот, сжав челюсти, вышел на мостик.
Над морем повис мрак. Плескались волны. Вот одна из них, ласковая, белогривая, подкатилась прямо к ногам... И Лымаря вдруг охватила невероятная жажда жизни. Ах, если б только удалось освободить руки! Он сумел бы справиться с этими двумя, даже вооруженными!.. Или, может быть, прыгнуть в волны, нырнуть и плыть под водой, сколько хватит сил?.. Но опять же - куда уплывешь со связанными руками?
Лымарь оглянулся. Прямо на него смотрело молчаливое дуло автомата.
- Ребята... - страстно зашептал он. - Не убивайте! Я ведь тоже был солдатом. Вас защищал... Москва... Сталинград... Берлин...
Автомат вздрогнул. Лымарь шагнул вперед.
- Ребята, мы за мир... Москва...
Матрос, который стоял в стороне, жадно затягиваясь дымом сигареты, вдруг швырнул ее прочь, подошел к своему товарищу, положил руку на автомат и что-то начал говорить - быстро, взволнованно. Лымарь понял лишь одно слово: Сталинград.
Старший возражал, но неуверенно. И тогда первый решительно подошел к Лымарю, острым матросским ножом рассек веревку, стягивающую его запястья, положил этот нож ему на ладонь, легонько толкнул в плечо и показал пальцем куда-то в темноту:
- Малайя!
В то же мгновение Лымарь скользнул в воду, нырнул и вынырнул уже далеко от этого места. А еще секундой позже раздалась автоматная очередь. Трассирующие пули летели высоко над ним, на запад, к берегам Малайи. И в ту же сторону показывал рукой безымянный матрос, когда подводная лодка, набирая скорость, пошла в открытое море.
Вот уж и растаял во мгле приземистый силуэт субмарины. Человек в море остался один - за десятки километров от суши.
Один в море - это страшно! Но этот одиночка не боялся: теперь он держал свою судьбу в собственных руках.
Крепко сжимая нож, - свое единственное оружие, - Лымарь плыл и плыл... И точно так же неторопливо катились и катились нескончаемые плещущиеся волны.
Глава 5
Корона "Королевы вселенной"
...Первым желанием Джека Петерсона было броситься к окну и выпрыгнуть из него. Падение с высоты второго этажа могло окончиться лишь вывихом ноги в худшем случае, а встреча с Харвудом в его кабинете грозила более серьезными последствиями. Инженер теперь понял, что у Харвуда в руках находится чрезвычайно важное открытие, и босс не постесняется уничтожить того, кто проник в эту тайну.
Однако и побег через окно, как понял Джек после минутного размышления, был не менее опасен. Не говоря уж о том, что падение тяжелого тела вряд ли останется незамеченным, можно предполагать, что именно кабинет босса, - и окно в первую очередь, - оборудованы наиболее надежной электрической защитой. И еще одно обстоятельство удержало Джека от рискованного шага: Харвуд придет сюда вдвоем с девушкой, в которую, по-видимому, влюблен. Вполне вероятно, что удастся улучить удобный момент и выскользнуть отсюда вслед за ними.