— Вы, кажется, были слишком заняты своей очаровательной соседкой, — с милой непосредственностью пошутила Тереза. — Я имею в виду госпожу Ведель!
— Как, вы были в зимнем саду? — удивился молодой человек. — Я вас не заметил.
— Мы сидели в ложе, — пояснила Тереза. — Я видела вас вместе с профессором Веделем. Скажите откровенно, он когда-нибудь говорил с вами обо мне?
— Говорил, — сознался молодой человек, не ожидавший, что этот разговор примет столь своеобразный, столь важный для него оборот. — Говорил, и не далее, как сегодня утром.
— И он сказал вам, в каких отношениях мы когда-то были?
— Да, — ответил дон Лотарио. — Он мне все рассказал.
— Все? — переспросила Тереза. — В каких же выражениях он говорил обо мне? Только ничего не скрывайте!
— У меня и в мыслях нет скрывать! Он говорил о вас с величайшим уважением, с величайшим участием. И казался очень взволнованным. Похоже, воспоминания захватили его целиком.
— А вы убеждены, что он счастлив вообще и в браке в частности?
— Совершенно убежден. Судя по всему, что я видел за время моего пребывания в Берлине — а в семействе профессора я бывал ежедневно, — должен сказать, что его супружество — одно из самых счастливых, какие бывают на свете.
— Прекрасно! Искренне рада слышать это! — сказала Тереза.
Дон Лотарио не сводил с нее глаз. Смотрел и не мог наглядеться. А ее лицо, если не считать легкого возбуждения, оставалось спокойным и невозмутимым.
— Вы сказали, что профессор ничего не утаил от вас. Следовательно, и вы проникли в мою тайну. А вы сообщили ему, что знакомы со мной и вновь меня увидите?
— Да, я признался ему, что немного знаю вас по Парижу.
— А не ждет ли он, что вы будете говорить со мной о наших с ним отношениях?
— Ждет или нет — не знаю, об этом он не проронил ни слова. Но раз уж вы требуете от меня откровенности — извольте, буду говорить начистоту. Он просил меня узнать о вашем настроении, успокоилось ли ваше сердце.
— Я так и думала. Я знаю Пауля, знаю, что ему непременно захочется это выяснить. Так вот, я тоже буду откровенна с вами и разрешаю вам передать ему то, что я вам расскажу, но передать только ему одному. Для этого мне тоже придется вернуться в прошлое и показать его вам с другой стороны. Вы готовы выслушать меня сейчас или отложим до другого раза?…
— Нет, нет, говорите, прошу вас! — воскликнул дон Лотарио.
— Тогда слушайте. Постараюсь вспомнить, какой я была в то время, — начала свой рассказ Тереза. — А это не так легко. Ведь я стала совсем, совсем другой. Тогда я была молоденькой девушкой, которая получила весьма поверхностное образование, немного играла на фортепьяно, почти не читала и обожала наряды, я была счастлива, когда на меня обращали внимание молодые люди, что, впрочем, случалось очень часто, ибо все мои подруги были еще ничтожнее меня, поэтому среди них я чувствовала себя настоящей королевой.
Лишь в одном я опережала своих подружек. В кондитерской, которую держала моя мать, я нередко сталкивалась с мужчинами, я даже была обязана занимать их разговором, когда они заходили к нам, и выслушивать их комплименты. Мать с детства приучила меня к осторожности, а поскольку я унаследовала от нее изрядную долю смекалки, я всегда умела держать мужчин в подобающих им рамках. Ни один из них покуда не произвел на меня впечатления.
Приблизительно такой я была, когда познакомилась с Паулем. Зная мой тогдашний характер, вы поймете, что на первых порах он почти не привлек моего внимания. Слишком уж он не походил на тех молодых людей, какие мне в то время нравились. Он был серьезнее, сдержаннее их, но постепенно заинтересовал меня. Я видела, что в общении он непринужденнее, благороднее всех прочих молодых людей, заметила, что те добровольно сдают свои позиции и удаляются, когда он заводит со мной разговор. В его речах для меня также таилось своеобразное очарование, потому что он умел находить в самых прозаических предметах'совершенно особую сторону. Это веселило меня и в то же время побуждало к размышлениям. Его суждения поражали своей меткостью. Казалось, он лучше меня самой знает мое сердце. И потом, он был красив. Я знала, что уже из-за этого подруги завидуют мне. Знала и то, что он был вхож в самые аристократические круги Берлина, но нередко пренебрегал ими, чтобы поболтать со мной. Все это, вместе взятое, вскоре вытеснило из моей головы самую мысль о каком-либо другом мужчине.
Пауль уехал в небольшое путешествие. Тем временем моей руки стал домогаться один молодой человек, который нравился мне, хотя я его, пожалуй, и не любила. Когда Пауль вернулся, я поняла, как ужасно он страдает, и здесь мне впервые пришла мысль, что он слишком любит меня и не уступит другому. Мы, женщины, странные создания, а я в ту пору ничем не отличалась от большинства молодых девушек. Пока я боялась потерять Пауля, я старалась удержать его. Но лишь только увидела, что он очарован мной, сразу стала с ним холоднее. Я сказала ему, что нашей связи нужно положить конец, поскольку речь идет о моем будущем. Ведь рано или поздно мне придется делать выбор, пояснила я, так почему бы не теперь.
В итоге Пауль добился моей руки, и я стала его невестой. Я была безмерно счастлива, как может быть счастлива любая семнадцатилетняя девушка оттого, что она невеста и все подружки завидуют ей. Моя мать, напротив, не была расположена к Паулю, да и самой мне больше нравилось, когда он просто развлекал меня, не пытаясь учить. В то время я была глупа, не скрою. Пауль иногда намекал, что, имея такого жениха, мне следует гордиться, но я не могла предположить, что он говорит истинную правду. Мне нравились в нем лишь внешность и благородство души, а вовсе не его светлая голова, которая открывала ему блестящее будущее. Скажу откровенно, я прислушивалась к тому, что говорила мне мать, больше, чем следовало. Я злила его по пустякам. Я забывала, что мне следует не просто удержать возлюбленного, но сберечь верное, преданное сердце. Признаюсь, в том, что он ушел от меня, — моя вина. Он не мог не разочароваться во мне.
Мать моя внезапно умерла, но неприязнь к Паулю не покидала ее до самой кончины. Я осталась одна на целом свете, не имея понятия, где находится мой старший брат. Тогда-то со мной и познакомился граф Аренберг — к счастью или к несчастью для меня, судить пока не берусь — и стал заботиться обо мне.