Дон Лотарио по-прежнему видел все как в тумане. Точно лунатик он шел навстречу донне Эухении и совершенно не различал ее лица.
— Добрый вечер, донна Эухения, — едва слышно произнес он. — Рад снова видеть вас.
— Это вы, дон Лотарио?… Я просто не верю своим глазам… Но кто дал вам право… Позвольте, что с вами?
В последних словах певицы слышалась обеспокоенность и даже нежность. Молодой испанец печально взглянул на нее и поцеловал ей руку.
— Что со мной? Вероятно, вид у меня в самом деле неважный и жалкий, — грустно заметил он. — Позвольте хоть немного побыть у вас, донна Эухения! Ведь мы давно знаем друг друга, не правда ли? Если я нарушил ваши планы, можете оставить меня одного. Силы совсем покинули меня!
— Да вы больны, дон Лотарио! — воскликнула певица, когда молодой человек устало опустился на софу. — Вы совершенно больны!
Она позвонила, вышла из комнаты и вскоре опять вернулась. Дон Лотарио и в самом деле был близок к обмороку. Лицо его сделалось белым, как носовой платок, который Эухения смачивала одеколоном, растирая ему виски.
— Мне уже лучше, гораздо лучше, донна Эухения! — прошептал вскоре молодой человек. — Благодарю вас!
Он сидел, откинувшись на спинку софы и закрыв глаза, и, разумеется, не мог видеть удивления, замешательства и смущения певицы, не мог видеть, как порозовели ее щеки, как вздымалась грудь, выдавая овладевшее всем ее существом беспокойство и волнение.
Окончательно убедившись, что молодой человек действительно болен или же до крайности утомлен, она присела рядом и заставила его выпить вина, которое специально заказала. Он безропотно, словно ребенок, повиновался, ни разу не взглянув на нее.
— Не хочу докучать вам расспросами сейчас, когда вы нездоровы, дон Лотарио, — сказала певица. — Но, вероятно, случилось нечто необыкновенное? Иначе бы вас здесь не было!
— Не спрашивайте меня ни о чем, прошу вас! — слабым голосом ответил молодой человек. — Я непременно расскажу вам все. Но только не сейчас. А пока позвольте мне немного прийти в себя! Здесь я по крайней мере не один — я знаю, что рядом женщина, которая меня любит. Или вы больше не любите меня, нисколько не любите?
— Дон Лотарио, я… не понимаю вас!
— Поймете, донна Эухения! Я очень несчастен. Скажите, и вы ощущали то же, когда я покинул вас?
— Но позвольте, дон Лотарио! Я почти готова поверить, что ваш рассудок…
— Вы правы, помутился. Я сам чувствую. Но постепенно ко мне вернется способность трезво мыслить. Дайте мне немного времени. Если вас кто-то ждет, идите, донна Эухения, я вас не держу.
— Никто меня не ждет. Я останусь с вами.
— Благодарю вас, благодарю! — прошептал дон Лотарио, снова целуя ей руку.
Весьма вероятно, что в любой другой ситуации молодой испанец встретил бы у донны Эухении совершенно иной прием. Правда, она все еще любила его, недаром же охотно согласилась снова увидеться с ним. Возможно, она намеревалась лишь отчитать его за дерзость, чтобы затем расстаться с ним навсегда. Но дон Лотарио явился к ней больной, подавленный, почти не помня себя от горя. Он показался ей ребенком или тяжело больным страдальцем, к которому нужно быть снисходительным, и если даже мужчине свойственны предупредительность и сочувствие к слабой, страдающей женщине, то в еще большей степени это свойственно женской натуре, когда она видит сильного и решительного мужчину непривычно слабым и беспомощным. Поэтому донна Эухения забыла обо всем, в чем могла бы упрекнуть дона Лотарио. Она помнила только о своей любви к нему, и ее душа наполнилась нежностью и состраданием.
Некоторое время они сидели молча. Дон Лотарио низко опустил голову, а донна Эухения не отводила озабоченного, испытующего и нежного взгляда от любимых черт, которые после их размолвки впервые увидела вновь.
— А вы не догадываетесь, донна Эухения, — прошептал наконец молодой человек, — где я был, пока судьба не привела меня к вам?
— Откуда мне знать? — ответила певица. — Я даже не подозревала, что вы в Берлине!
— И то верно! — заметил испанец. — Я был у Терезы.
— У Терезы? — с трудом вымолвила донна Эухения. — Не будем говорить об этом!
— Нет, нет, поговорим, — возразил дон Лотарио, — поговорим, чтобы раз и навсегда покончить с этим. Тереза призналась, что любит другого!
Донна Эухения промолчала, а испанец, по-прежнему не поднимавший глаз, не мог видеть, как ее лицо мертвенно побледнело, а потом вдруг запылало жарким румянцем. Какие чувства обуревали донну Эухению, когда человек, которого она так страстно любила, признался, что пришел к ней от другой, дал ей понять, что отказ этой другой сделал его совершенно несчастным? Разве это не глубокое оскорбление? Или же у донны Эухении теплилась надежда, что теперь любимый вернется к ней, будет принадлежать ей одной? Как бы то ни было, дон Лотарио не задумывался, какое действие возымеют его слова. Его мысли еще не приняли какого-то определенного направления. Они метались, подобно ночным птицам над темной бездной.
— Я полагала, что Тереза все еще в Париже, — промолвила наконец донна Эухения.
— Она вернулась вместе с графом в Берлин.
— И вы решили последовать за ней?
— Да… отчасти я здесь из-за нее, — прошептал молодой человек.
— И вы больше не увидите ее?
— Никогда! — ответил юноша, вздрогнув как от удара электрическим током.
Снова воцарилось молчание. Собеседники на какое-то время словно оцепенели.
— Вы в состоянии выслушать меня, дон Лотарио? — спросила певица.
— Теперь, пожалуй, да.
— Я прекрасно сознаю всю опрометчивость своего поступка, — начала донна Эухения. — Я дала себе слово никогда больше не видеть вас и никак не ждала, что вы придете ко мне. Тем не менее вы здесь. Судьба вновь свела нас вместе. Не хочу говорить, какое чувство я испытывала к вам раньше, дон Лотарио. Теперь все это позади. Виной тому ваши собственные слова. Воспоминания о том объяснении, таком унизительном для меня, самые горькие в моей жизни. Явись вы ко мне опять дерзким и самонадеянным, я, возможно, возненавидела бы вас, однако вот вы снова здесь, у меня, но больной, страдающий, жаждущий утешения. Мне нет дела до причины ваших страданий — меня беспокоит только то, что вы страдаете. Вы сказали, вам недостает подруги — любящего сердца, способного окружить вас заботой и вниманием. Я готова стать такой подругой, и если мои дружба и участие смогут утешить вас, недостатка в них у вас никогда не будет. Прошу вас только об одном, прошу как друг: не слишком предавайтесь скорби! Вы молоды… впрочем, что тут говорить, дон Лотарио, вы сами прекрасно знаете, сколько у вас достоинств, способных покорить женское сердце! Не отказывайтесь от своего счастья, оно, может быть, еще ждет вас впереди! Мне трудно поверить, что Тереза была достойна вас, иначе у нее не хватило бы душевных сил так жестоко вас оттолкнуть! Одним словом, дон Лотарио, как бы то ни было, вы молоды, и ваше сердце еще излечится от нанесенной раны! Пришлось же смириться моему! И не отвергайте этого дружеского утешения!