— Что это у тебя за красивая блестящая вещица? — поинтересовался Мулей, заметив медальон. — Не из тех ли, что носят чужеземцы, чтобы знать время?
— Нет, нет! — ответил Альбер, и вправду опасаясь, что негр изъявит желание завладеть медальоном. — Там, внутри, портрет моей матери, которую я очень люблю!
— Покажи его мне, чужеземец! — попросил негр, и Альберу ничего не оставалось, как открыть медальон.
Мулей рассматривал портрет долго, очень долго. На лице его отразилось волнение, что удивило Альбера. Наконец он возвратил медальон владельцу.
— Господин де Морсер! — произнес он на сносном французском языке со слезами на глазах. — Аллаху было угодно свести нас там, где я никак не ожидал встретить вас!
Если бы среди ясного неба внезапно сверкнула молния или свершилось какое-нибудь чудо, это не так бы поразило и напугало молодого француза, как обращение к нему на языке его родины, как произнесение его подлинного имени! Он уставился на негра — ему казалось, он грезит! Должно быть, он и в самом деле грезил — ничего другого быть не могло.
— Господин Альбер, — заметил негр с грустью, — неужели вы не узнаете старого Ахмета?
Он опустился на колени и, схватив руку Альбера, покрывал ее поцелуями, заливаясь слезами.
— Ахмет! Ахмет! Боже мой, что со мной! Что я слышу? — вскричал Альбер, не помня себя от изумления. — Ахмет? Наш старый слуга? Лакей моего отца?
— Да, молодой господин, это я, я Ахмет, лакей господина генерала!
Француз был потрясен. По его телу пробежал трепет. Здесь, в Центральной Африке, в стране, где все было ему чуждо и враждебно, он встретил любящее сердце, встретил верного друга! Слезы навернулись ему на глаза. Он поднял негра, крепко прижал его к груди и расцеловал.
Вряд ли можно было представить себе более неожиданную встречу! Когда отец Альбера, генерал де Морсер, находился в Турции, когда он, совершив предательство, помог свергнуть пашу Янины, — предательство, разоблачив которое граф Монте-Кристо впоследствии вынудил генерала покончить жизнь самоубийством, — он получил в награду от турецкого правительства вместе с прочими дарами несколько негров-невольников. Он оставил себе лишь одного из них — Ахмета и взял его с собой в Париж, определив лакеем в своем доме. Генерал не особенно беспокоился об Ахмете, но Мерседес была к нему очень добра, и ребенком Альбер любил с ним играть. Тем не менее негр не переставал тосковать по родине. В доме генерала без него было нетрудно обойтись, поэтому он без труда получил разрешение покинуть Париж, и вскоре о нем забыли.
— Я благополучно добрался до родных мест, — рассказывал негр. — Багирми — моя родина. Здесь я вновь принял прежнее имя — Мулей. Султан, который в то время только что пришел к власти — а для этого он убил своего брата, — призвал меня к себе, прослышав, что я необычайно умен. Но, мой молодой господин, когда тебе доведется увидеть Париж, нетрудно прослыть мудрецом в своей стране. Султан говорил со мной и, видимо убедившись, что я могу оказывать ему добрые услуги, оставил во дворце. Со временем я сделался его правой рукой. Но я ненавижу его, потому что он жесток со своими подданными. Впрочем, скоро час его пробьет! Но довольно об этом! Еще в первый день, когда мы встретили вас и спасли от преследования фульбе, я заподозрил, что с вами что-то не так. Хотя вы были одеты и вели себя как правоверный, но однажды неосторожно сказали своей спутнице несколько слов по-французски. Я случайно это услышал. Конечно, я вспомнил язык, вспомнил Францию и почувствовал к вам некоторое расположение. Правда, если бы я мог предположить, кто вы — ведь вы очень изменились, — я доставил бы вас до границы с Борну, снабдил всем необходимым и указал, как добраться до вашей родины! Да и кто мог предположить, что вас изберут для свершения прорицания? Впрочем, может быть, такова воля Аллаха! Увидим! Расскажите мне, что за обстоятельства привели вас в Багирми?
Удовлетворить любопытство бывшего слуги оказалось не так легко, однако молодому французу удалось возможно более кратко поведать ему достаточно о событиях последнего времени. Мулей только покачивал головой от удивления.
— А теперь, разумеется, ты поможешь мне бежать и избавишь от этой непосильной задачи — искать сына султана! — закончил Альбер.
— Мой дорогой господин, — печально возразил Мулей, — это невозможно. Моя власть не столь велика. Впрочем, и ваша задача не так уж сложна.
— Не так сложна? — недоверчиво воскликнул Альбер.
— Да, я не оговорился! Эти буддама не так уж плохи, как вы, наверное, решили, — ободряюще заметил Мулей. — То, что они похитили сына нашего султана, ни о чем не говорит. Их натравил султан Борну, а они ненавидят нашего повелителя за его жестокость. В остальном же они миролюбивый народ и редко покидают свои острова, но, разумеется, не потерпят, чтобы кто-то проник туда с враждебными намерениями. Прежде всего они очень любопытны, и все, что им незнакомо, удивляет их. Если вы возьметесь за дело правильно, вас примут вполне дружелюбно. Конечно, не проговоритесь, что вы из Массенья!
— Но если они узнают, я пропал!
— Они не узнают, положитесь на меня! — заверил его Мулей. — Будьте совершенно спокойны и не теряйте присутствия духа. Завтра с утра мы отправимся к озеру Чад. Уже решено, я буду сопровождать вас. Во всем остальном положитесь на меня! Не знаю, спасете ли вы сына султана. Но это и не столь важно. Вам придется пробыть на островах не более восьми дней. Потом вы вернетесь назад — с принцем или без него.
— Могу я взять с собой свою спутницу? — поинтересовался Альбер.
— Можете, но только до озера, не дальше. Это было бы чересчур рискованно. Впрочем, не тревожьтесь о ней! Я буду беречь ее как зеницу ока. Ничего дурного с ней не случится, а я захвачу с собой моих жен, чтобы они прислуживали ей.
XII. ВОССТАНИЕ
Путешественники направились к озеру Чад по реке Шари. Мулей, Альбер и Юдифь находились в одной лодке и могли без помех обмениваться мыслями и строить планы на будущее. Мулей все еще не оставлял попыток убедить молодого француза в безопасности всего предприятия. Неф утверждал, что вовсе не важно, удастся ли Альберу привезти сына султана, главное — чтобы он вообще отправился к буддама и пробыл у них несколько дней, проявив тем самым добрую волю.