А за Ковача мне все-таки стало боязно. Конечно, я видел, на что он способен. И я до сих пор не знал, привиделось мне, что налетевший на него танкоподобный джип рассекся об него пополам, или это случилось на самом деле. С одной стороны, такого быть не могло. А с другой - обломки автомобиля на месте катастрофы это подтверждали.
Естественно, я никому ничего не рассказывал, даже Машке.
Если бы я это сделал, мне бы не поверили и в психи записали бы точно, а кому охота ходить в психах? А если бы поверили, то за Ковачем стали бы ходить толпой, и ему никакой жизни не было бы ...
И все-таки мне думалось, что я видел эту невероятную сцену на самом деле.
Словом, в способности Ковача постоять за себя, да и за других тоже, сомневаться не приходилось. Но неужели он считает, что может один справиться с целой мафией?
И я решил завтра же навестить Ковача. Может, это взрослые не могут его убедить, что ему стоит быть поосторожней, а меня он послушает.
На следующий день я после школы отправился на комбинат и пошел в мартеновский цех, где работал Ковач.
Сталь как раз готовились разливать по формам. Ковач стоял на рабочей площадке мартена и следил за огненной массой.
- Есть! - крикнул он. - Давай!
Задвигался разливочный ковш, огненный поток устремился по формам.
- Ступайте! - крикнул он. - Обедайте! Я пока сам справлюсь!
Сталевары начали расходиться, а я потихоньку подобрался поближе.
Ковач спустился к формам, наклонился над ними ... Меня и издали-то обдавало жаром, и я представить себе не мог, как можно стоять так близко к жидкому металлу. Но то, что я увидел, меня глубоко потрясло.
Я как раз собирался выйти из закутка и заговорить с Ковачем, когда он опустил палец в расплавленную сталь! Совсем как мы опускаем палец в воду, чтобы проверить, горячая она или холодная.
Я замер, а Ковач вынул палец, подул на него, немного скривясь, - видно, ему все-таки было больно - и, разглядывая его, удовлетворенно хмыкнул.
Мне стало страшно. Я не знал, куда деваться. А вдруг я увидел то, чего никто никогда не должен видеть? Вдруг Ковач разозлится на меня и ... что последует за этим «и», я и подумать боялся.
Но главное, мои ноги словно приросли к полу. Может, я и убежал бы, но даже не мог шелохнуться.
В чувство меня привел негромкий голос, прозвучавший совсем близко, - голос дяди Коли Мезецкого.
- Ай-я-яй! ..
Я вздрогнул, и меня прошиб холодный пот. Я решил, это Мезецкий обращается ко мне, и сейчас мне влетит по первое число за то, что я подглядывал. В том, что между Мезецким и Ковачем существует таинственная связь (или сговор, как хотите), я давно убедился.
Но Мезецкий меня не заметил. Его «ай-я-яй!» относилось к самому Ковачу.
- Ай-я-яй! - повторил он, подходя совсем близко к невозмутимому гиганту. - Этого еще не хватало! А если бы кто нибудь увидел? Совсем шальные слухи бы пошли. Ты и без того успел дел наворотить, только держись!
- Лучший способ проверить качество стали, - невозмутимо ответил Ковач.
- Понимаю, что для тебя лучший. Но ты все-таки поосторожней. Не приведи Господь ...
- А чего бояться? - возразил Ковач. - Вся наша бригада знает, кто я такой, да и другие сталевары тоже. Постороннему никто и словечком не обмолвится.
- Смотря сколько они предложат, эти «посторонние», сказал дядя Коля. - И журналисты, стоит им что-нибудь про нюхать, отвалят за сенсацию любые деньги. А главное, Варравин никаких средств не пожалеет, чтобы узнать, что же у него за враг такой, срывающий все его планы.
Ковач слегка качнул головой.
- А если даже и выяснит что-то? Обожжется так же, как и остальные обжигались. Ни сталь, ни людей стали я в обиду не дам, тебе это лучше всех известно. Да и не проболтается никто ни за какие деньги. Моя тайна - тайна всех сталеваров, и ни один сталевар за все золото мира ее не продаст ... Ты лучше погляди, какая сталь пошла. Плотная, духовитая! Ее, как горный мед, ложками можно есть.
И когда он это сказал, я тоже обратил внимание, что остывающая сталь очень похожа на мед, густой и сочный. Позже я, вспомнив эти слова Ковача, поразился, что он, всегда говоривший очень коротко и по делу, выдал такое красивое сравнение. До тех пор мне ни разу не приходилось слышать (и, сразу отмечу, после тоже ни разу не пришлось), чтобы Ковач выражался поэтически.