— Да. Я отвечал за завод и за мастеров, которые на нем работали. Разорения и гибели я допустить не мог. — Он помолчал, потом добавил: — Это были первые годы тигельной стали, ее только учились варить по-настоящему. Я помогал делать первые тигели, и каждый хороший тигель был на вес золота. Нельзя было, чтобы обозленный отряд взял и уничтожил все под корень.
— Неудивительно, что они на тебя зуб имеют… Но теперь они больше не сунутся?
— Есть одна возможность… При этом отряде был писарь, из переметнувшихся к восставшим ради спасения жизни. Да и богатство думал обрести, если Пугачев победит и станет царем. Звали этого писаря Варравка…
— Предок Варравина! — сразу догадался я.
— Точно. Он купил себе жизнь, всех предав и продав. — Ковач говорил медленно и задумчиво, взвешивая каждое слово. — А знал Варравка много: сам Пугачев диктовал ему свои указы. Он заявил, что принужден был служить бунтовщикам под страхом смерти, и его отправили в Москву, в Следственную комиссию. Приговор ему вышел — бить его кнутом, вырвать ноздри, лишить всех званий и сослать на вечное по селение в Сибирь. Там он и умер. А после смерти вернулся в эти места, потому что успел зарыть здесь большой клад. Награбленное золото, которое утаил от своих сообщников. С тех пор он вместе с другими призраками здесь бродил, стерег свое золото. На меня он больше других зол. Я не дал ему попользоваться золотом в свое удовольствие, а для таких людей это страшнее и обиднее, чем потерять жизнь. Сейчас он тоже силы лишился, но если Варравин обратится к своему предку и одолжит ему от своей силы живого человека, Варравка может против меня выступить. До конца масленичной недели он может призвать на помощь тех духов, которые всю эту неделю в самом неистовстве и разгуле. И тогда кто знает… может, я выстою, а может, мне несдобровать.
— Но Варравину никогда и в голову не придет, что надо звать давно умершего предка! — сказал я. — Может, он об этом предке вообще не знает!
— Точно, — кивнул Ковач. — Так что, как видишь, бояться мне нечего. Со всем остальным я справлюсь. Успокоил я тебя? Тогда беги домой. Мне надо возвращаться в цех.
Он пошел назад, к мартенам, а я побежал к выходу. В голове у меня возникали все новые вопросы, и я решил, что завтра или послезавтра обязательно задам их Ковачу.
Я промахнул через проходную и выбежал на улицу. На душе у меня было легко и радостно. Все мои страхи оказались ложными, можно спокойно жить и дышать.
А потом…
Я даже не понял, что произошло. В моих глазах потемнело, туловище оказалось как в тисках, а ноги оторвались от земли. Я бухнулся на что-то ровное, подо мной заурчало, меня слегка затрясло — и я сообразил, что лежу на полу отъезжающей машины, на голову мне что-то наброшено, и меня, выходит, за долю мгновения скрутили и похитили.
Тогда мне стало по-настоящему страшно. Я представлял себе, что пережила Машка. Только ей, наверное, было еще страшней, она же девчонка.
Не было ни секунды сомнений, что меня похитили люди Варравина. Но зачем? Почему?
Я пошевелился.
— Мешок с головы можешь сбросить, — послышался голос. Но с пола не поднимайся.
Я скинул кусок рогожи, который мешал мне видеть, и повернул голову. Надо мной покачивались двое мужиков, сидевшие на заднем сидении большого автомобиля. Их лица казались далеко-далеко. Один был одет весьма изысканно, в длинное пальто и шелковый шарф, на втором была кожаная куртка на меху и свитер с высоким воротом.
Водителя мне видно не было.
— Вы что, с ума сошли? — спросил я. Глупый вопрос, но ничего другого мне в голову не пришло.
— Нет, — ухмыльнулся шелковый шарф. — Мы в полном разуме.
— И тебя в разум введем, — пробурчал кожаный.
— Отпустите меня! — потребовал я.
Они рассмеялись.
— Вот все бросим и отпустим тебя! — издевательски сказал кожаный. — Лежи тихо, ясно?
Куда уж яснее. Я притих и по мелькавшим верхушкам деревьев и крышам домов — единственное, что хоть сколько-то видел — попытался понять, в каком направлении мы едем.
Я сообразил, что мы выскочили на окружную дорогу где то в районе улицы Чапаева, а потом поехали к юго-востоку. От города мы ехали, пожалуй, с полчаса — у меня часов не было, но по личному, внутреннему ощущению времени приблизительно так.
Я пытался понять, зачем я им понадобился. Зачем Машку похищали, ясно: чтобы давить на ее отца. Моим похищением ни на кого не надавишь… Или они попробуют надавить на Ковача? Может, они следили за всеми, с кем он общается, видели, что я с ним про вожу довольно много времени, и рас считывают, что ради спасения моей жизни он пойдет на все их условия? В ловушку его хотят заманить? Тогда они здорово просчитались!