Варравка бесновался внутри меня, но сделать ничего не мог.
— А пацана… — начал Варравин.
Он не договорил, потому что раздался мощнейший удар, а потом и оглушительный грохот.
Варравин и начальник охраны бросились к окну.
— Вот это да!.. — выдохнул начальник охраны.
— Он снес железные ворота вместе с куском кирпичной стены… — пробормотал побледневший Варравин.
Кто «он», и догадываться не надо было. Я почувствовал, как Варравка затрепетал и поспешил улетучиться из моего тела.
— Пусть они стреляют! Скажи им, пусть стреляют, чтоб их! — крикнул Варравин.
Начальник охраны вытащил портативную рацию и заорал в нее:
— Огонь! Огонь на поражение!
Зазвучали одиночные выстрелы, потом ударила автоматная очередь.
Варравин и начальник охраны попятились от окна.
— Его и пули не берут… — прошептал начальник охраны.
— Скажи им, чтоб в голову целились, только в голову! — разозлился Варравин. — На нем, наверное, бронежилет.
— Бронежилет, который такие очереди выдерживает? — воскликнул начальник охраны. Но приказал в рацию: — В голову цельтесь, болваны, в голову! И по ногам!
Опять стрельба, а потом мощнейший удар сотряс стены дома, и стало слышно, как рушится входная дверь.
В комнату влетел тип в шелковом шарфе — секретарь.
— Все драпают! — крикнул он. — И вам драпать советую! Да побыстрей!
Но драпать им было уже некуда. В комнату тяжелыми шагами вошел Ковач.
— Я пришел за мальчишкой, — сказал он. — Вы опять очень нехорошо поступили.
— Погоди! — Варравин шагнул ему навстречу. — Я дам тебе любые деньги, если ты будешь работать на меня! Я дам тебе что угодно! Я…
— Мне ничего не надо, — сказал Ковач. — Ничего, кроме того, чтобы вы навсегда убрались отсюда. И оставили в покое комбинат, навсегда. А еще — людей, которых я защищаю.
— Да кто же ты такой? — заорал Варравин.
— Ты не поймешь, — сказал Ковач.
Он одним движением пальца разорвал веревки, которыми я был связан, и взял меня на руки.
Начальник охраны, решив, что вот он, удобный момент, прыгнул на Ковача, целясь рукояткой пистолета ему в затылок, чтобы оглушить. Ковач развернулся, встретил его локтем и плечом — и начальник охраны, обливаясь кровью, отлетел назад.
Варравин наклонился над своим начальником охраны.
— Он мертв… — проговорил Варравин.
— Да, — сказал Ковач. — Я не хотел его убивать. Я и тебя не хочу убивать. Но если ты еще хоть раз попадешься у меня на пути, я тебя убью.
И он пошел к выходу.
У меня в глазах все расплывалось и темнело.
— Тебе ворон сказал?.. — спросил я, еле ворочая языком.
— Ворон, — ответил Ковач.
И больше я ничего не помню. Я окончательно потерял со знание.
Глава восьмая
ПРОЩАЛЬНЫЙ ДАР
Я не помню ни того, как Ковач доставил меня домой, ни того, как меня выхаживали. Знаю, что у него был долгий разговор с отцом и дядей Колей Мезецким, и после этого разговора отец велел домашним не поднимать бучу вокруг моих приключений и вообще поменьше рассказывать о том, что со мной случилось. Версия для всех такая: я подрался с мальчишками с другого берега на дальнем катке, а Ковач, проходивший мимо, нас разнял и доставил меня домой.
По-моему, никто из моей семьи, кроме отца, так и не узнал, что я побывал в заложниках у Варравина. Во всяком случае, отец велел мне держать язык за зубами даже с мамой, бабушкой и дедушкой. Он сказал, так будет лучше для всех.
Выходит, вся правда была известна только мне, Ковачу, отцу и Мезецкому.
— А что с Варравиным? — спросил я.
Отец, сидевший у моей кровати, ухмыльнулся.
— Варравин спешно уехал из города. В газетах пишут, он очень расстроен тем, что начальник его охраны насмерть раз бился на лыжном трамплине, и лично повез тело в Москву, где состоятся похороны.
— Ну да, — сказал я. — Ему самому не с руки поднимать шум. А к нам он больше не сунется.
— Это уж точно, — сказал отец.
— Послушай… — сказал я.
— Да?
— А Ковача дядя Коля вызвал? Его Челобитьев научил, да? Или Ковач сам по себе пришел? А ты не верил, что у дяди Коли что-то получится? Или как это было?
— Так ли, иначе, — сказал отец, — а Ковач с нами.
— Но ведь ты знаешь правду.
— Всей правды не знает никто.
Я вздохнул.
— Надеюсь, он останется с нами подольше. Я знаю, ему когда-нибудь надо будет уйти в печь, чтобы появиться на новом месте, а к нам вернуться лет через пятьдесят. Но хоть бы этого подольше не случилось!