Не скажу, что мы были специалистами в этой области. В частности, о таких необходимых конструктору предметах, как теоретическая механика, сопротивление материалов или детали машин, у нас были смутные представления. ОСТы и ГОСТы рисовались нам в тумане.
Но после укрощения перекиси мы верили в свои силы. Генка, который чертил лучше меня, был назначен главным конструктором. И мы приступили.
Как всё великое, наш первый аппарат был предельно прост. Два бачка – один над другим, соединённые трубкой с краником. В верхнем бачке отверстие с крышкой для заливки перекиси. От нижнего бачка отходила трубка для кислорода. Вот, собственно, и всё.
Аппарат должен был работать так. Человек открывает краник – порция перекиси стекает в нижний бачок. Там она попадает на серебряную сетку (катализатор) и разлагается. Выделившийся кислород по другой трубке (краник закрыт) идёт в дыхательный мешок и дальше – в маску. Выдох через регенеративный патрон.
Маску, дыхательный мешок и регенеративный патрон можно было оставить такими же и взять со старых водолазных скафандров – это упрощало дело.
По совести, некоторые элементы конструкции вызывали у нас сомнения. Постоянно открывать и закрывать краник не очень удобно. Не совсем ясно, что произойдёт, если человек в воде перевернётся и нижний бачок окажется сверху.
Решили этим пренебречь. Возня с краником, конечно, неудобство, но мелкое. А вниз головой можно и не становиться – не цирк.
Свернув чертежи «индустриальной» трубочкой, мы отправились по мастерским. И тут возникло препятствие, которого мы никак не ожидали. Мастера брались изготовить наш аппарат из любого материала, только не из алюминия. Ни паять, ни варить алюминий они не умели (вообще-то, ничего невозможного нет; но и сейчас трудно найти мастера, который возьмётся за алюминий).
После долгих и безуспешных переговоров мы сдались: заменили алюминий листовым железом. Через неделю, точно в договорённый срок, мы получили аппарат: два больших железных ящика, бурых от ржавчины. Один из этих ящиков до сих пор хранится у меня – в поисках затонувших кораблей он не участвовал.
И не мог участвовать – это показал первый же опыт. Перекись, залитая в верхний бачок, совсем не нуждалась в серебряной сетке. Она разлагалась немедленно и чрезвычайно бурно: железо и ржавчина – сильные катализаторы. Никакие порошки тут не помогали. Где им было справиться с такой массой катализатора! До взрыва, правда, не доходило: мы опасались завинчивать крышку…
Мы снова обошли все мастерские города. Безрезультатно. Паять и варить алюминий по-прежнему никто не брался. Вести же поиски затонувших кораблей, имея при себе алюминиевую кастрюлю с перекисью, было невозможно. Пришлось признать, что наших сил недостаточно, нужна помощь.
В ноябре 1943 года я составил описание аппарата, Гена тщательно вычертил все узлы, и проект отправился в Москву – в Отдел изобретений морского флота.
С этого дня мы жили почтой. И не столько обычными письмами, сколько телеграммами. Мы были уверены, что не сегодня-завтра придёт вызов. Что-нибудь вроде: «Поздравляем победой. Немедленно вылетайте. Создан специальный институт вашим руководством».
Телеграмм, однако, не было. Писем тоже. Мы посылали запросы: один, другой… Наконец, уже в начале 1944 года, ответ пришёл. Короткая, отпечатанная на машинке бумажка. Сухое перечисление недостатков: отсутствие автоматической регулировки, невозможность работать в перевёрнутом положении, и так далее. Но больше всего досталось перекиси: она-де дорога, чрезвычайно неустойчива, взрыво – и пожароопасна.
Тут можно было спорить. Но в конце приводился расчёт. Обычный баллон, в котором 300 литров кислорода, весит 5 килограммов. Для получения того же количества газа нужно 3 килограмма 33-процентной перекиси. Вес аппарата (двух бачков) для хранения и разложения перекиси – не менее 1, 5 – 2 килограммов. Так что выигрыша в весе предложение авторов не даёт. И, следовательно, интереса не представляет. А потому предложение отклоняется.
Шло время. Мы кончили школу, поступили в Индустриальный институт. На один и тот же факультет. На механический. Химию мы и так знали неплохо. А конструированию нужно было учиться.
Нет, мы не забыли скафандр. Мы думали о нём постоянно. Но спорить против расчёта было невозможно. Перекись 33-процентной концентрации не имеет преимуществ перед сжатым кислородом.
В начале 1947 года Гена встретил в журнале упоминание о 50-процентной перекиси. Потом я нашёл заметку о 70-процентной. И, наконец, появилась статья, где чёрным по белому было написано, что немцы к концу войны использовали перекись водорода концентрации 80 процентов.