Наблюдать за ними, слушать их разговор было наслаждением. Взяв чертёж, Татаринов прежде всего проверял, стоит ли в правом нижнем углу красное «Д». Если «Д» отсутствовало, он неодобрительно хмыкал, относил чертёж на расстояние вытянутой руки (он был дальнозоркий) и начинал тихонько постукивать по, столу. От этого негромкого стука Смолин вздрагивал. В лучшем случае Николай Андреевич говорил: «Посмотрим», и тогда не было ни малейшей гарантии, что завтра чертёж не вернётся с коротким, как резолюция: «Нет».
Увидев заветное «Д», Татаринов хмыкал совсем по-другому, надевал очки в массивной костяной оправе и долго изучал чертёж. Обычно он говорил просто: «Сделаем». Это значило, что такого-то числа «вещь» будет стоять на столе Смолина. В технике существуют разные классы точности. Татаринов признавал только один – высший.
Иногда, впрочем, Татаринов, изучив чертёж, просил:
– Глянь-ка, Данил Данилович. Тут как полагаешь? На бронзовом от загара лице Глебова чуть заметно проступала бледность. Д.Д. одёргивал гимнастёрку (он демобилизовался, но по-прежнему ходил в форме, только без погон), откладывал карандаш, и начинался долгий разговор на пальцах. Наконец Татаринов кивал:
– Не сомневайся, Данил Данилович. Сделаем. Бывало, что Татаринов приходил к Д.Д. по своим делам.
– Очень занят? – спрашивал он деликатно.
– Ничего подобного, – отвечал Глебов и откладывал любую самую срочную работу.
– Прикинь-ка, пожалуйста.
Данил Данилович брал справочник и «прикидывал». Многие формулы и данные он знал на память, но принципиально пользовался книгами. «Нечего забивать голову тем, что есть в справочниках, – любил повторять он. – Иначе нечем будет думать».
– Семьсот сорока витков будет достаточно, – сообщал он.
– Смотри, – кивал Николай Андреевич, – А я полагал, все семьсот пятьдесят.
Случалось, прежде чем считать, Д.Д. спрашивал:
– А что ты думаешь, Николай Андреевич?
– Да вроде дать наклон градусов восемнадцать.
Данил Данилович долго считал, аккуратно прятал логарифмическую линейку в футляр и махал рукой.
– Семнадцать и девять десятых.
Попросить Смолина отдать чертежи скафандра другому мастеру? Он бы, пожалуй, не согласился: аппарат должен был работать под водой, а вода не шутит. К тому же нам ужасно хотелось, чтобы модель скафандра сделал сам Татаринов. Однажды мне даже приснилось, как он берёт в руки наш чертёж с зелёным светофором – красной буквой «Д»…
СТРАННЫЙ ТИП
Наяву всё обстояло гораздо хуже. Каждый новый вариант конструкции попадал под прицельный огонь вопросов. Д.Д. внимательно разглядывал чертёж, потом откладывал в сторону. Это значило, что чертёж изучен, и сейчас начнётся:
– Где Он будет носить аппарат?
– Как Он – без посторонней помощи – его наденет?
– Каким образом Он узнает, что перекись кончается и пора выходить на поверхность?
«Он» – неизвестный человек, которому предстояло работать в нашем скафандре. Д.Д. вставал и, неуклюже переваливаясь, изображал этого человека.
– Где эта лямка? – спрашивал он. – Не знаю. Не вижу. Не могу дотянуться. Нет, без помощи. Я один. А теперь я хочу снять. Сначала левую руку? Но я перепутал и начал с правой. Что тогда?
Если верить Д.Д., пользоваться скафандром должен был какой-то странный тип. Этот тип любил бегать, прыгать, падать, мог часами стоять на голове, и в этом противоестественном положении его нужно было снабжать кислородом. Он вёл себя как самоубийца. Был на редкость туп и несообразителен во всём, что касалось его пользы. Зато отличался дьявольской изобретательностью, когда нужно было причинить себе вред.
Он не желал смотреть на показания приборов. Нахально нажимал кнопки, которые нельзя было трогать, и отказывался касаться тех, что следовало. Он цеплялся шлангами за крючки, натыкался на острые предметы. Короче, делал всё, чтобы погибнуть. А мы – так требовал Д.Д. – должны были не дать ему погибнуть, должны были, несмотря ни на что, его спасти!
Шла борьба – упорная и долгая. Почти сразу же выявились два основных препятствия. Преодолеть их было трудно – и совершенно необходимо.
Во время работы человеку нужно разное количество кислорода: от пол-литра до трёх и даже трёх с половиной литров в минуту. Помогать себе (поворачивать краны, нажимать кнопки и тому подобное) он не намерен. Извольте дать конструкцию, которая это будет делать за него сама.
Есть разные пути. Можно, например, подавать в нижний бачок столько перекиси, чтобы из неё каждую минуту выделялось 3 – 3, 5 литра кислорода.
Этого хватит в любом случае. Однако в момент, когда человек стоит без дела или выполняет лёгкую работу, так много ему вовсе не нужно. Лишний кислород будет расходоваться бесполезно. Придётся брать с собой лишний запас перекиси.
Можно подобрать диаметр трубки так, чтобы ежеминутно получалось какое-то промежуточное количество кислорода – скажем, полтора литра. В среднем это правильно. Но человек не умеет дышать «в среднем». Иногда ему нужно только пол-литра, и лишний литр будет уходить зря. В другие же минуты он начнёт испытывать нехватку кислорода, и его вряд ли утешит мысль, что ещё недавно кислород был в избытке…
Долго не удавалось преодолеть это препятствие. Но наконец, «после больше чем одной неудачи» (как пишут в старых книгах), мы нашли решение. Трубку, через которую перекись поступает в нижний бачок, снабдили особым приспособлением – чем-то вроде золотниковой коробки паровой машины.
Приспособление довольно простое: цилиндр и поршень. При разложении перекиси выделяется кислород. Кислород, как и подобает газу, равномерно давит во все стороны. В частности, он нажимает на поршень и заставляет его подняться в цилиндре. При этом поршень перекрывает отверстие, через которое перекись из верхнего бачка попадает в нижний. Поступление перекиси прекращается. Давление в нижнем бачке постепенно падает – человек расходует кислород для дыхания. Когда давление упадёт ниже определённой величины, поршень опустится, откроет отверстие, и в бачок поступит новая порция перекиси.
Данил Данилович рассматривал чертёж дольше обычного. Мы ждали. Честно говоря, я считал, что у нас есть некоторые основания гордиться. Д.Д. отложил чертёж, взял его снова… Сказал, нисколько не меняя своего обычного, суховато-вежливого тона:
– Ничего. Работать будет. Но можно проще.
– А зачем? – спросил я.
– Раз можно – значит, нужно, – отрезал Д.Д.
– Готов спорить… – начал Гена.
– Проиграете, – был ответ.
Д.Д. взял карандаш, несколькими линиями изобразил бачки. Взглянул на Гену и отложил карандаш в сторону.
– Нет, не сегодня. Через три дня. Если вы не сделаете раньше…
Всю дорогу Гена молчал. А когда мы подошли к его дому, сказал мрачно:
– Я проиграл. Клапан.
– Какой клапан?
– Обратный.
Никаких поршней и цилиндров. Отверстие и круглая, вроде монеты, пластинка с пружиной. Когда давление в нижнем бачке падает, пружина отжимает пластинку, и перекись свободно проходит в отверстие. При повышении давления газ давит на «монету», она запирает отверстие, и приток перекиси прекращается. Гениально.
– Ты думаешь, Д.Д. догадался?
Гена пожал плечами:
– Знал с самого начала.
Похоже, что так. Едва взглянув на чертёж, Д.Д. сказал:
– Прикинем… – и сразу полез за книгами.
Он мгновенно находил нужную страницу, солнечный зайчик едва успевал за бегунком логарифмической линейки. А расчёт занял много времени, Д.Д. «прикидывал» тщательно. Зато мы получили все необходимые данные: размеры клапана, число витков пружины, материал, из которого следует делать пластинку.
– С клапаном всё, – резюмировал Д.Д. – Переходите ко второй проблеме.
«Переходить» к ней нам вовсе не требовалось. Уже много месяцев мы бились над этой окаянной проблемой. Как обеспечить работу аппарата во всех положениях?