Выбрать главу

— Много думал о том, кому государство оставить после себя, — сказал Иоанн вдруг и перевел на Вельского свой тяжелый, цепкий взгляд, все еще внушающий трепет и страх каждому его подданному, — ведь начнете грызню меж собою, едва не станет меня. Федор не готов стать государем, и нет у меня уже времени подготовить его к тому. Ты будь верным слугой ему, Богдашка. Годуновым надобно не дозволить его со всех сторон обступить, иначе вся власть у них в руках окажется. Да и знати спуску давать не след! Князь Мстиславский во главе думы останется, почитай, и Никитка Захарьин с ним. Иван Шуйский от них не отстанет, вижу, какую силу он набрал после защиты Пскова…

Склонив голову, Вельский слушал Иоанна, не смея что-либо вымолвить. В голове его лихорадочно трепетала радостная мысль — он главный соправитель будущего царя Федора. Вот когда вся власть окажется в его руках! Но Годуновы…

— Благодарю за доверие, великий государь! Токмо опасаюсь я Годуновых, так просто ли их отстранить будет… Не гневайся, государь, но скажу одно — пока женат Федор на Ирине Годуновой, сложно бороться с ними станет…

Глаза Иоанна мгновенно вспыхнули, и Вельский тут же осекся, замолчал, вжал голову в плечи.

— Я еще жив, а ты, сучий сын, нос свой в государевы дела суешь? Падаль! Червь! — заревел государь и, привстав в постели, схватил Вельского за полу его травчатого, шитого золотом кафтана. Со звоном посыпались на пол оторванные золотые пуговицы. Ойкая и вздрагивая, Вельский прятал голову от сыплющихся на него ударов тяжелой государевой длани, вдруг от гнева самодержца вновь обретшую великую силу.

— Я тебе покажу, стервец! Забылся! Осмелел, собака! Ишь! — визжа, кричал Иоанн, стуча кулаком в голову и окровавленное лицо своего слуги. — Из грязи вылез, туда и уйдешь! Затопчу, сучий сын! Уничтожу!

Выдохшись, он толкнул Вельского на пол, и тот, роняя кровавые капли из разбитого носа, пополз на четвереньках к дверям, а в спину ему летели и летели хулы и проклятия. Уже вбежали стражники и спальники, какие-то холопы, лекари, и Вельский, еще недавно возомнивший себя вторым после государя человеком в государстве, размазывая по лицу кровь, скуля, уползал в разорванном кафтане у них на глазах из государевых покоев, избитый, униженный.

Уже после, умывшись и задрав голову, дабы остановить кровь, он сидел в горнице, держа на опухшем носу своем влажный платочек. Вероятно, скоро государь пошлет кого из своих слуг, дабы тот преподнес Вельскому какой-нибудь мелкий подарок от Иоанна, означавшим его прощение (как было не раз!), но от мысли этой становилось не легче. Зыбко, очень зыбко было при дворе положение самого влиятельного государева советника! Все его богатое состояние, власть, уважение — все зависело от милости этого вспыльчивого полуживого старика. При Федоре, глядишь, будет проще!

Убрав с лица платочек, Богдан Яковлевич Вельский задумался, уставившись в тесаную стену горницы. Он понимал, почему государь медлит с разводом Федора и Ирины. Столько раз вмешиваясь в семейную жизнь старшего сына, он довел до того, что тот теперь лежит в приделе Архангельского собора. Смертный страх вражды и со вторым сыном доводил государя до отчаяния, а он, дурак, ляпнул. Истинно — забылся, не в свое дело полез. Стало быть, Годуновых от будущего царя не отвадить никак. Пока…

От мысли, что осенила голову Вельского, на губах его заиграла улыбка. Ежели Годуновых отстранить от власти не выйдет, то надобно с ними объединиться, чтобы вместе сокрушить Мстиславских, Захарьиных, Шуйских, Нагих… Надобно поговорить с Борисом. Времени было уже мало…

Довольный собой, он швырнул окровавленный платочек куда-то в угол горницы и, шлепнув себя по ляжке, поднялся со скамьи. Он, Богдан Яковлевич Вельский, еще сумеет всех обставить, сумеет! Так просто он не сдастся, нет! Слишком многое на кону!

Пока ждал своего слугу, насвистывал счастливо что-то себе в бороду. Когда холоп явился, Вельский сказал с безумной улыбкой на лице:

— Я грамотку напишу. Вручишь ее в руки Борису Годунову. Молви, жду я его, друга старого, в доме своем, как дорогого гостя. Чего глаза вытаращил? Озолотимся мы еще с тобою, слышь? Все впереди…

* * *

Летом в семье Захарьиных справляли две свадьбы. Сперва Никита Романович выдал дочь Евфимию за князя Ивана Васильевича Сицкого, последнего сына погибшего под Венденом Василия Андреевича Сицкого. Супруги приходились ДРУГ Другу сродными братом и сестрой, и Никита Романович таким образом вновь скрепил прочный союз кланов Сицких и Захарьиных. Едва отгуляв и подсчитав убытки (на приданое боярин не скупился!), назначили на конец лета еще одну свадьбу — к дочери Ирине посватался Степан Годунов, троюродный племянник Бориса Годунова.