– Ты клянешься в этом своей жизнью? – сурово вопросил Эадред.
Я опять дернул кольцо, но оно не поддавалось.
– Клянусь своей жизнью, – уважительно сказал я.
Никогда еще я не давал клятву так легко. Спрашивается, чем может связать тебя клятва, данная мертвецу?
– И ты клянешься верой и правдой служить королю Гутреду?
– Клянусь, – ответил я.
– И быть врагом его врагов?
– Клянусь.
– И ты будешь служить святому Кутберту до конца своих дней?
– Буду.
– Тогда можешь поцеловать блаженнейшего Кутберта, – сказал Эадред.
Я наклонился над краем гроба, чтобы поцеловать сложенные на груди руки.
– Нет! – запротестовал аббат. – В губы!
Я зашаркал на коленях, нагнулся и поцеловал труп в сухие, колючие губы.
– Да славится Господь! – заключил Эадред.
Потом он заставил Гутреда поклясться служить святому Кутберту, и вся церковь наблюдала, как король-раб облобызал труп. Монахи запели, и после этого простым людям, собравшимся в церкви, тоже разрешили лицезреть Кутберта.
Хильда содрогнулась, подойдя к гробу, и упала на колени. По ее лицу струились слезы, и мне пришлось поднять ее и увести.
Виллибальд тоже был охвачен избытком чувств, и его лицо просто сияло от счастья.
Я заметил, что Гизела не поклонилась трупу. Девушка рассматривала его с любопытством, но было ясно, что он для нее ничего не значит. Я решил, что она язычница. Гизела некоторое время смотрела на мертвеца, потом взглянула на меня и улыбнулась. И я подумал, что глаза ее ярче рубина на пальце святого Кутберта.
Вот так Гутред пришел в Кайр-Лигвалид. Тогда я, признаться, подумал, да и впоследствии не изменил своего мнения, что все это самая настоящая чушь. Но то была чудесная чушь, и мертвый воин сделался вассалом мертвеца, а раб стал королем.
Боги смеялись в тот день, наблюдая за нами.
Позже, много позже я понял, что делал тогда именно то, чего хотел от меня Альфред. Я помогал христианам.
В те далекие годы шли две войны. Открытая – между саксами и датчанами и тайная – между язычниками и христианами. Большинство датчан были язычниками, а большинство саксов – христианами, поэтому обе войны сливались в одну большую битву, но в Нортумбрии все это оказалось гораздо более странным и запутанным благодаря незаурядному уму аббата Эадреда.
Избрав в короли Гутреда, Эадред положил конец войне между саксами и датчанами в Камбреленде. Гутред, само собой, был датчанином, а потому камбрелендские датчане были готовы следовать за ним, но поскольку его объявил королем саксонский аббат, саксы тоже были настроены поддерживать его. Таким образом, два самых больших враждующих местных племени, саксы и датчане, объединились. В Камбреленде также все еще жили бритты, и немало бриттов; они тоже были христианами, и их священники велели им принять выбор Эадреда.
Понятно, что объявить кого-то королем – это только полдела, надо еще, чтобы этот король правил. Но Эадред сделал умный выбор. Гутред был не просто хорошим человеком, но вдобавок еще и сыном Хардакнута, который называл себя королем Нортумбрии. Поэтому Гутред потребовал корону, и ни один из танов Камбреленда не был достаточно могущественным, чтобы бросить ему вызов. Всем им нужен был король, потому что слишком долго они вели борьбу друг с другом и страдали от набегов норвежцев и ирландцев, от вторжений дикарей из Страт-Клоты.
Объединив датчан и саксов, Гутред теперь располагал достаточно сильным войском, чтобы противостоять этим врагам. Только один человек мог бы оспорить у Гутреда корону. Датчанин по имени Ульф, владевший землями к югу от Кайр-Лигвалида. Его богатства превосходили богатства любого другого тана Камбреленда, но Ульф был старым и хромым, и у него не было сыновей, поэтому он присягнул на верность Гутреду. Пример Ульфа склонил других датчан принять выбор Эадреда. Один за другим они преклонили перед Гутредом колени, а он приветствовал их, называя по именам, потом поднял и обнял каждого.
– Я и в самом деле должен стать христианином, – сказал он мне на следующее утро.
– Зачем?
– Я уже объяснял тебе зачем. Чтобы выразить свою благодарность. A разве тебе не полагается обращаться ко мне «мой господин»?
– Да, мой господин.
– Скажи, а это больно?
– Называть тебя «мой господин»? – изумился я.
– Нет! – засмеялся он. – Стать христианином!
– Почему это должно быть больно?
– Не знаю. Я думал, меня пригвоздят к кресту. Разве нет?
– Конечно нет, – пренебрежительно ответил я, – тебя просто искупают в воде.