— Это он так выразился.
— Плевать мне, как он выразился! Подо мной кресло шатается, и чудо будет, если я усижу в нем еще неделю, черт бы тебя побрал! — Последние слова Франклин выкрикнул, придвинувшись почти вплотную к Молье. Пряди его поредевших, с пробором посередине волос, которые он зачесывал назад, сейчас растрепались и упали ему на лоб.
— Нет, ты все-таки язвишь!
Франклин дернулся.
— Хватит, Моль! Не дури!
Очень спокойно, словно утихомиривая собственного ребенка, Молья проговорил:
— Он назвал это расследованием, Рэй. Как ты думаешь, почему он употребил это слово в отношении банального самоубийства?
Франклин моргнул. Возможно, недоверчиво, словно он не мог поверить услышанному, а возможно, давая себе передышку, чтобы восстановить душевное равновесие. Однако Молья усмотрел в этом раздражение с оттенком некоторого любопытства. Как бы Молья ни раздражал своего начальника, он был его лучшим детективом и интуиция редко его обманывала.
— Плевать мне, какое слово он употребил! Да пусть бы он назвал это хоть Тайной вечерей! Мне важно удержаться на месте, как, полагаю, и тебе, если, конечно, ты не заимел дополнительный источник дохода, о котором мне ничего не известно.
— Не нравится мне это дело, Рэй. С души воротит, тошнит.
— Учитывая твой рацион, ничего удивительного. Ешь всякую дрянь, которой и козел бы побрезговал. — Франклин нацепил на нос очки, откинул волосы со лба и, приглаживая виски, потер их, успокаиваясь. После минутной паузы он произнес:
— Ладно. Так что тебя беспокоит?
— О Купе по-прежнему ни слуху ни духу.
— Он отпросился на выходные. Подал заявление две недели назад.
— Не отвечает...
— Его домашний телефон. Знаю. Потому что жена его в отъезде — отправилась в Южную Каролину продемонстрировать ребенка своей родне, и Куп воспользовался случаем, чтобы поохотиться и порыбачить. Автомобиль взяла она, так что он на выходные воспользовался служебным. Я дал добро. Велел ему отправляться сразу же после наряда. Вот ты или я смогли бы отправиться, едва отбыв наряд? Не смогли. Но ведь нам уже не двадцать пять, Моль.
— Но как же случай в парке? Разве можно просто смыться, обнаружив такое?
— Куп — новичок, Моль, не забывай об этом. Новички иногда делают глупейшие вещи. Возможно, он решил, что уже в увольнении и его дело сторона, и не хотелось ему возвращаться и тратить законное свободное время на бумажную волокиту. Тебе ли не знать поговорки, что сподручнее просить прощения, чем разрешения! Слушай, по-моему, это все твои фантазии. В понедельник Куп приползет на брюхе с извинениями. Тогда я ему задам трепку. А пока — что касается дела Браника, в Министерстве юстиции, как я слышал, юристов хватает, не правда ли? Так чтобы ты меня понял как следует, повторю четко: прикрой это дело. Если что-то в работе, вели прекратить.
— Ну и куда мне девать все это? — Молья позволит Франклину в последний раз издевательски пнуть его. Пускай. Если так легче для его самолюбия.
Франклин не заставил себя ждать.
— Возьми папку с делом и положи ее на кресло себе под задницу! — И Франклин пошел к выходу. В дверях он обернулся: — Я не шучу, Моль. Не желаю даже слухов о том, что ты продолжаешь возиться с этим делом.
Молья поднял руки, словно перед задержанием.
— Нет проблем. У меня полно других забот.
— Иногда я начинаю в этом сомневаться, — сказал Франклин, после чего в коридоре раздался скрип его удаляющихся шагов. Прежде чем завернуть за угол, он взглянул в затянутое проволочной сеткой оконце. Молья захлопнул картонную папку с делом, аккуратно положил ее на кресло и придавил своей задницей.
11
Тина взяла из рук Слоуна листок с сообщением и, с подозрением оглядев собственный почерк, вернула ее Слоуну.
— Не знаю.
Слоун засмеялся.
— Полагаю, он это не разъяснил.
Она опять взяла бумажку, опять проглядела ее, вернула.
— А что, разве говорится, что разъяснил?
— Так кто же он такой?
— Почем мне знать? Возможно, какой-нибудь предприимчивый юнец, занимающийся прогнозами на бирже. Тебя такие одолевают в последнее время.
Он улыбнулся.
— А мы не могли бы узнать поточнее?
— Позвони.
Слоун поднял бровь.
— О, поняла. Под «мы» подразумевалась я! — Она вырвала из его рук бумажку и, закатив глаза, удалилась, что-то бормоча себе под нос.
Минуту спустя она вернулась.
— Ты прямо метеор.
— Могла бы и побыстрее. Позвонила Диана. Его Величество желает переговорить с тобой насчет твоих переговоров с «Трансамериканской страховой компанией» в понедельник утром. Хочешь, я отведу следующие три часа твоего времени на разговор с этим бахвалом?
Беседовать с Бобом Фостером Слоун был не в настроении.
— Что ты ей сказала?
— Дала ей от ворот поворот. Сказала, что ты в туалете. Если она еще раз позвонит, скажу, что ты убежал, прежде чем я смогла передать тебе, что она звонила.
И она самодовольно улыбнулась Слоуну.
Он быстро стянул со спинки кресла ветровку.
— Ты гений.
— Слова ничего не стоят. Я хочу прибавки к жалованью.
— Я бы задержался и подал заявление насчет тебя, но не хочется превращать тебя в лгунью в глазах Дианы. Приятного тебе уикенда.
Она приложила руку к груди жестом регулировщика перед школой, вручила ему папку с его страховочными документами, а заодно и три листа бумаги вместе с ручкой.
— Задержитесь еще на секундочку, мистер Мощнейшее оружие. Требуется ваш автограф.
Он расписался на каждом листке и отдал ей бумаги.
— Что это я подписал?
— Ничего существенного. Прибавка к жалованью Тине. Оплаченный отпуск Тине. И моя ежегодная инвентаризация. Взяла на себя смелость заполнить все графы без тебя.
— Ну и как обстояли дела в этом году?
— Как всегда, без сучка без задоринки.
— Молодец.
Сунув в карман розовую бумажку с сообщением и сбив чуть-чуть набок картину на стене, он подмигнул ей, проходя мимо, и исчез в коридоре.
12
Том Молья выждал до предвечерних часов с тем, чтобы Клей Плешуин не усмотрел в его отсутствии ничего, кроме легкого дисциплинарного нарушения в конце недели. Уходя, он даже передвинул на доске эту чертову магнитную бирку, так его раздражавшую, что он всегда забывал это делать. Он подозревал, что доска — изобретение Франклина, сводного брата Плешуина. Франклина хлебом не корми, но дай последить за полицейскими, особенно за Мольей. После двадцати лет приходов и уходов когда ему вздумается Молья не мог свыкнуться с идеей табеля и не допускал, что кто-то может контролировать его приходы и уходы, кроме, может быть, жены, заслужившей это право тем, что терпела его целых двадцать два года их совместной жизни. Доске же он объявил войну.
Сидя в своем изумрудно-зеленом шевроле 1969 года выпуска, он мысленно проигрывал свой разговор с помощником генерального прокурора Риверсом Джонсом. Он просеивал все сказанное Джонсом, прикидывая, что из этого можно извлечь.
Слова летели и шуршали, как листья в листопад. Но слово «расследование», оброненное Джонсом, не было случайной оговоркой. Министерство юстиции расследовало очевидный случай самоубийства, и распоряжение исходило из Белого дома. Почему? Логичное объяснение тут могло быть только одно: кто-то не уверен, что это самоубийство, а значит, существует вероятность убийства, что касается уже его, Тома Мольи.
Он повернул направо на Шестую авеню, въехал в узкий проулок за двухэтажным кирпичным, крытым штукатуркой зданием с дымчатыми окнами и вылез из машины. Разогретый асфальт на стоянке призрачно поблескивал. Еще не открыв металлическую запасную дверь и не поднявшись по черной лестнице, он уже вспотел. Сотрудников он не застанет. На самой верхней площадке он толкнул внутреннюю дверцу и очутился в помещении с кондиционером, наполненным оглушительными раскатами группы «Ю-2». Быстро пройдя зал для посетителей, он углубился в коридор, где пахло патолого-анатомическим исследованием — схоже с запахом сырой печени.