На всю жизнь запомнил Нум мощные фигуры взрослых бизонов, их несоразмерно тонкие ноги и огромные, с выпуклыми лбами головы, вооруженные грозными рогами, короткими и острыми. Он видел, как объятые ужасом телята жались к матерям и не покидали их даже тогда, когда те падали на землю, сраженные насмерть. Это зрелище — Нум не знал почему — причиняло ему боль.
Наконец на поле битвы осталось около полутора десятков бизонов, получивших смертельные раны. Часть из них безуспешно пыталась уйти на перебитых ногах, другие — стряхнуть глубоко засевшие в теле острые копья и дротики. Кровь текла ручьями, заливая густую волнистую шерсть, розовая пена вскипала в углах губ… Раненые бизоны тоскливо и протяжно мычали.
Гроза, совсем близкая, уже грохотала над головой. Мадаи испускали громкие воинственные крики, вздымавшиеся к потемневшему небу, где уже кружили стаи стервятников, почуявших богатую добычу. Откуда-то издалека донесся отвратительный, хриплый хохот гиены.
Тогда, по знаку вождя, охотники ринулись вниз. Они бежали по уступам скал, увлекая за собой лавины каменных осыпей. Нум, не думая, тоже бросился вперед…
Чья-то крепкая рука схватила его за плечо и удержала у края обрыва. Нум в ярости обернулся, готовый ударить непрошеного спасителя. Его горевшие жаждой боя глаза встретились со спокойным и суровым взглядом Главного Колдуна.
— Куда ты? — строго спросил Абахо. — Мешать охотникам? Ты же ничем не можешь помочь им.
— Я никогда ни на что не гожусь! — ответил сквозь зубы Нум, сжимая кулаки. — Я мог бы подобрать упавшее копье или дротик и…
Абахо прервал его:
— Ты испытываешь такое сильное желание убивать, сын мой?
Нум ничего не ответил. Он отвернулся от Мудрого Старца и стал смотреть на жестокие сцены, разыгрывавшиеся у подножия утесов, меж растоптанных трав и кустарников. Затуманенный мукой взгляд умирающего бизона поразил его выражением кроткой покорности. Нет, у него не было желания принимать участие в кровавой расправе. Просто ему хотелось быть вместе со всеми, чувствовать себя настоящим Мадаем. А Мадаи — от мала до велика — были храбрыми охотниками. Вся их судьба, судьба всего племени и всех будущих поколений зависела от их охотничьих успехов.
Нум не мог выразить словами обуревавшие его чувства. Он обернулся к Абахо и сказал с вызовом в голосе:
— Разве не ты сам устроил эту бойню, о Мудрый? А теперь жалеешь…
Абахо тихо покачал седой головой.
— Нет, я ни о чем не жалею, Нум. Жизнь всякого живого существа драгоценна, но человеческая жизнь драгоценнее во много раз. И пока в этом есть необходимость, человек вынужден убивать животных, чтобы обеспечить свое существование. Это один из великих Законов, данных нам Природой. Но он не мешает человеку относиться с любовью и уважением к тем существам из плоти и крови, которые умирают, чтобы мы могли жить. Я был бы огорчен, если бы ты испытывал желание убивать без необходимости, ради одного удовольствия…
Нум посмотрел снова в сторону долины. Бойня заканчивалась. Торжествующие охотники, с довольной улыбкой на размалеванных лицах, уже начинали разделывать каменными топорами и ножами туши убитых бизонов. Это было мясо, огромная груда свежего мяса, которого должно хватить племени на много месяцев.
С замечательной сноровкой и ловкостью Мадаи снимали с убитых бизонов шкуры, отделяли рога, сухожилия, жир, мозговые кости. Сердце, печень и почки будут поджарены уже сегодня вечером на углях костра. А завтра с утра женщины начнут скоблить и выделывать шкуры, изготовлять из сухожилий и длинных волос хвоста нитки, которыми сшивают меховую одежду. Все пойдет в дело, ничто не пропадет. Хищным птицам и гиенам достанутся лишь голые остовы да внутренности, которые они будут с боем оспаривать друг у друга.
Вдали слышалось глухое мычание убегающего стада, протяжное и жалобное, словно живые оплакивали мертвых.
— На стенах нашей Священной Пещеры, — тихо заговорил Абахо, — погибшие животные оживают вновь. Некоторые думают, что я рисую лошадей, оленей, кабанов и бизонов только затем, чтобы научить охотников правильно целиться и наносить удары. Да, конечно, и для этого тоже. Но если бы я изображал животных лишь для того, чтобы обучить охотников, мне достаточно было бы рисовать их контуры и отмечать на них точками те места, куда должен прийтись удар. Ты увидишь, сын мой, что животные, которых я рисую в Священной Пещере, — не мертвые изображения. Дыхание новой жизни оживляет их…
Он умолк, погруженный в свои мысли. Потом заговорил снова:
— Да, убитые животные оживают на стенах Священной Пещеры. Я стараюсь изображать их в расцвете сил, в стремительности движений… какими они были на воле, в лесах и степях… Эти рисунки — дань всемогущей Природе, чтобы она простила нам то, что ты здесь видишь! — Мудрый Старец простер руку в сторону долины, где Мадаи продолжали разделывать убитых бизонов. — Но запомни хорошенько, Нум: это необходимо! Человек рождается беспомощным и беззащитным, без когтей, без рогов или клыков. Он бегает медленнее большинства животных и не так вынослив, как они: тело человека не покрыто мехом. Он одинаково боится и жары и мороза. И, несмотря на все это, именно человек будет когда-нибудь хозяином земли, хозяином всей Природы. Он будет владычествовать над ней благодаря разуму. И поэтому он должен выжить, а для того, чтобы выжить, он должен охотиться. Это — Закон!
Глава V
К РОДНЫМ БЕРЕГАМ
После Большой Охоты Мадаям удалось подстрелить еще несколько оленей-самцов и заарканить трех кормящих самок, которых охотники поместили в наскоро сооруженном загоне. Целую неделю женщины доили ланок и все племя лакомилось чудесным теплым молоком. Но никому из Мадаев не пришла в голову мысль, что можно приручить пойманных оленей, и тогда у племени всегда под рукой были бы готовые запасы мяса и молока. Даже сам Мудрый Старец Абахо не додумался до этого.
Приближалась осень. Большой Охотничий Совет решил, что пора покинуть летнее становище и возвращаться на зимнюю стоянку к родным пещерам у берегов Красной реки.
Однажды утром племя снялось с места и направилось на Север.
Теперь у Мадаев было много мяса и звериных шкур. Был у них и запас оленьих костей, из которых они делали шила и иглы: были бурдюки жира для светильников, которыми Мадаи освещали зимой свои подземные жилища. Люди не боялись теперь ни голода, ни холода, ни тьмы. Но множество других опасностей подстерегало их ежедневно и ежечасно.
Сильные грозы с ливнями следовали одна за другой, и уровень воды в реках поднялся. Для того чтобы переходить вброд эти реки, Мадаям приходилось связываться друг с другом ремнями из сыромятной кожи. В иных местах вода достигала до плеч, и женщины высоко поднимали над бурлящим потоком малышей, держа их перед собой на вытянутых руках. Дети постарше плыли, держась одной рукой за протянутые поперек реки ремни. Взрослые охотники несли на плечах оружие, драгоценные запасы мяса, жира и шкур. Старики медленно брели по пояс в воде, борясь со стремительным течением, сбивавшим их с ног. Всех одушевляла и поддерживала надежда, что скоро они опять увидят родные места.
Во время коротких привалов Мадаи бросали тревожные взгляды на небо. Под низкими, гонимыми осенним ветром тяжелыми тучами торопливо летели к югу огромные стаи птиц. Их поспешный отлет предвещал наступление ранней зимы.
Ночи становились пронизывающе-холодными. Скорчившись на мокрой земле, неподалеку от чадивших костров, люди крепко прижимались друг к другу, стараясь хоть немного согреться. Они не распаковывали на ночь тюки со звериными шкурами, чтобы наутро не увязывать их снова и не терять на это драгоценное время. До самой зари дрожали они от холода в своих летних одеждах, лежа на голой земле близ жалкого костра из сырого хвороста, который поддерживали всю ночь дозорные.