Он не понимал намерений Нума и по-прежнему считал его своим заклятым врагом. Никаких иных отношений с человеком, лишившим его свободы, у него не могло быть.
Глава X
ЯК И ПЕЩЕРНЫЙ МЕДВЕДЬ
Однажды утром в долину Красной реки пришла весна. Ночью лед на реке треснул и разошелся в стороны, оставив посреди русла широкую полосу чистой воды. Ветер дул с юга. Солнце ослепительно сияло в чистом, без единого облачка, голубом небе.
Нум проснулся на своем ложе из шкур и, подняв голову, прислушался. Снаружи, из-за бревенчатого частокола в пещеру явственно доносилась ликующая песня освобожденной от зимнего плена воды. Сосульки, висевшие у входа, таяли под утренними лучами солнца; веселая капель звенела хрустальным звоном.
— Учитель! Учитель! Весна!
Абахо открыл глаза и, откинув меховое одеяло, сел на ложе. Вот уже несколько дней, как старик и мальчик перебрались из Священной Пещеры в жилище вождя племени, чтобы присутствовать при великом событии, которого они так долго и так горячо ждали.
Давно пора было зиме кончиться! Запасы пищи у обоих затворников подходили к концу. Один волчонок пожирал больше мяса, чем Абахо и Нум, вместе взятые. Он не брезговал даже сухими, уже начавшими подгнивать каштанами.
Нум придумал волчонку имя: он назвал его Яком, потому что маленький зверь требовал пищу коротким отрывистым тявканьем: «Як, як, як!»
Опираясь на плечо Нума, Абахо подошел к выходу из пещеры и с трудом поднялся по лесенке, между тем как Нум, гибкий и проворный, одним прыжком взлетел на гребень частокола. Они одновременно выглянули наружу и замерли от восторга перед открывшейся их глазам картиной.
Высоко в небе летели черные треугольники журавлей, направляясь к северу. Огромные птицы протяжно и звонко кричали, то и дело нарушая строй: каждый старался занять первое место позади вожака стаи.
По реке плыли голубоватые льдины, крутясь в водоворотах и разбиваясь на тысячи сверкающих осколков у загромождавших русло каменных глыб. Снег в долине таял на глазах. веселые говорливые ручейки уже бежали там и сям к реке, пробираясь мимо зеленеющих кустиков первой весенней травки и голубых подснежников, которые успели раскрыться на их пути.
На голых, пригретых солнышком ветвях деревьев лопались почки, спеша выпустить на свет крохотные бледно-зеленые листочки. Ближе к берегу из красноватой влажной глины выглядывали острые стрелки ирисов.
Дрожащие губы Абахо шептали слова благодарности Великому Духу, позволившему ему еще раз увидеть чудо пробуждающейся от зимнего сна природы. А зоркие глаза Нума были устремлены на крутой откос берега, изрытый десятками отверстий птичьих гнезд. Скоро в этих гнездах появятся свежие яйца, которые он не преминет собрать. Нум с удовольствием думал об этом, поглаживая впалый живот и глубоко, всей грудью вдыхая весенний воздух, полный запахов тающего снега и влажной земли.
Услышав голоса людей, волчонок проснулся и заворочался в своем углу. Он приоткрыл один глаз и увидел, что ночь кончилась и наступил день. Печальный вздох вырвался из груди звереныша; он снова закрыл глаза и положил острую мордочку на вытянутые лапы.
Пленник чувствовал, однако, что там, за частоколом, происходит что-то необычное, новое. Это была первая весна в его коротенькой жизни. Кончики его толстых лап покалывало, словно он отлежал их за ночь.
Волчонок снова вздохнул так глубоко и протяжно, что облако пыли взметнулось вокруг его головы. Какое ему дело, что в мире весна и наступают теплые дни, раз он все равно обречен томиться на привязи в глубине темной и сырой пещеры?
Нум услышал этот вздох и понял, что его маленький пленник проснулся. Спрыгнув с частокола, мальчик подошел к волчонку и присел перед ним на корточки. Як вздрогнул и, не открывая глаз, прижал уши к затылку. Поведение Нума всегда приводило волчонка в замешательство. Молодой хозяин вообще обращался с ним вполне разумно, но временами вел себя так странно, что Як не знал, что и подумать.
Вчера, например, он пожелал во что бы то ни стало научить Яка танцевать на задних лапах!
Як ненавидел подобные шутки. Он не любил также слышать, как хозяин смеется: ему казалось, что Нум насмехается над ним.
Как раз в эту минуту Нум весело рассмеялся, и Як заворчал, сердито оскалив острые клыки, но не открывая глаз, потому что не выносил лукавого насмешливого взгляда молодого хозяина, когда на того находило его непонятное настроение.
— Як! Як! Слышишь? Весна!
Волчонок только крепче прижал уши к голове. Он не понимал языка людей; звуки членораздельной речи казались ему дикими и неизменно вызывали удивление. Радостный голос Нума нестерпимо раздражал волчонка; вся шерсть на его спине встала дыбом.
— Вставай, лентяй, хватит спать! На дворе весна!
Абахо, в свою очередь, приблизился к маленькому волку. Рука его легла, мягкая и успокаивающая, на взъерошенную серую шерстку. Як не шевельнулся. Он терпел с грехом пополам прикосновение этой большой худой руки, когда-то заботливо промывавшей и перевязывавшей его раны. Рука была ласковой, но твердой, и волчонок испытывал к ней некоторое доверие.
Мудрый Старец никогда не старался вывести Яка из терпения. Он разговаривал с волчонком ровным и спокойным голосом, маленький хищник иной раз тихонько скулил и повизгивал, когда Абахо гладил его, потому что эти мягкие прикосновения напоминали ему ласки матери-волчицы. Если бы Як жил вдвоем с Абахо, он, без сомнения, скоро привязался бы к Мудрому Старцу и, быть может, научился бы лизать эту дружескую и добрую руку.
Но с Нумом волчонок всегда держался настороженно; мускулы его были напряжены, шерсть на спине стояла дыбом. От молодого хозяина можно было ожидать в любой момент какого-нибудь подвоха. Не то чтобы Як ненавидел Нума — совсем нет! — он просто еще не доверял ему.
В маленьком диком сердце волчонка жило воспоминание о том, как Нум спас ему жизнь, и он ощущал смутное чувство благодарности к мальчику. Но это совсем не означало, что Як должен безропотно сносить бурные проявления дружеских чувств молодого хозяина, его непонятные выходки и оскорбительный, насмешливый смех.
Если Нум надолго оставлял волчонка в покое, Як любил, положив лобастую голову на вытянутые лапы, следить, как молодой хозяин быстро ходит взад и вперед по пещере, наклоняется и выпрямляется, гибкий, словно тростник, и проворный, как белка, пытаясь разрядить накопившуюся в мускулах молодую энергию. С Нумом Як мог бы бегать до потери дыхания, прыгать через препятствия, взбираться на холмы и скатываться в лощины, с ним он мог бы играть!
Но, увы! Все усилия Нума были направлены к тому, чтобы зверек почувствовал его превосходство над собой. Зажав в своих ладонях острую черную мордочку, он заставлял волчонка глядеть ему прямо в глаза и торжествовал, когда Як, не выдержав пристального взгляда мальчика, опускал веки. Он непременно хотел научить волчонка давать лапу, а протягивая ему кусочки мяса, высоко поднимал их над головой Яка, чтобы тот встал на задние лапы или прыгнул вверх… И проделывая все это, он весело смеялся.
Як изо всех сил сдерживался, чтобы не укусить обидчика, потому что Нум был тем, кто давал ему пищу, а еще потому, что однажды попробовал огрызнуться и был строго наказан.
Нум искренне огорчался этой явной неприязнью, причины которой он не умел осознать. Мальчик всей душой хотел, чтобы они с Яком стали друзьями. Видя, с каким удовольствием волчонок позволяет Абахо ласкать и гладить его, Нум молча уходил в темный угол пещеры и сидел там, надувшись, снедаемый обидой и ревностью.
Абахо советовал Нуму проявлять больше терпения и выдержки, не кричать так громко на Яка, не насмехаться над ним. Но терпение отнюдь не было главной добродетелью его молодого ученика.
С каждым днем весна вступала в свои права. Долина Красной реки оживала и расцветала на глазах. Нум с такой тоской во взоре следил с высоты частокола за этим буйным обновлением природы, что в конце концов Абахо скрепя сердце разрешил ему покидать пределы пещеры, не удаляясь от нее, разумеется, слишком далеко. Абахо охранял мальчика во время этих вылазок, следя за ним с гребня частокола, где Нум соорудил из зеленых веток удобное ложе, чтобы Мудрый Старец не утруждал свою больную ногу.