Наконец они затихли. Птица вспорхнула вверх и, тормоша ветром от своих крыльев листву, скрылась за деревьями. Рев и чмоканье становились все глуше, и наконец наступила полная тишина.
Рас не сразу отпер ворота — что-то удерживало его, какая-то робость охватила вдруг. И все же пришлось. Медленно отворив створки, он осторожно выглянул из западных ворот. Сразу за частоколом взгляд наткнулся на трех женщин, на их тела, изуродованные страшными пробоинами. Кровь была повсюду. Голова одной из женщин, разбитая вдребезги, точно гигантским молотом, была совершенно неузнаваема.
Рас прошел мимо тел к реке — утолить жажду. Несколько больших пятен крови неспешно плыли с колыханием вниз по течению своебразными паромами смерти. Когда Рас нагнулся зачерпнуть воды, к нему лицом вниз подплыл мертвый младенец. Жажда сразу отступила куда-то. Рас поднялся и с болью в сердце обошел деревню. Часть вонсу недвижно лежала там, где прятались под кустами и где их и в укрытиях достали извергаемые Птицей невидимые посланцы смерти. Остальные, пытавшиеся скрыться за рекой, отправились теперь в последний путь по течению.
Проходя мимо восточных ворот, Рас заметил вдали, шагах в двухстах, выскочившего из-под кустов уцелевшего вонсу. Это был Биджагу. С ходу спихнув в воду челнок и запрыгнув внутрь, он бешено заработал веслом. Биджагу сгорбился чуть ли не до уровня низких бортов челнока, точно придавленный дыханием смерти за спиной, но быстро уходил по течению.
Рас проводил его взглядом и не стал ничего предпринимать. Ничего, кроме несказанного изумления, Рас в тот миг не испытывал. Биджагу, человек, ответственный за все случившееся, сумел спастись. И после того что Рас повидал вокруг деревни, было очевидно — Биджагу единственный, кто уцелел в этой бойне.
Два ворона, спорхнув с высокой ветки, настороженно заковыляли к трупику ребенка со страшной дырой в боку, почти черной от вездесущих муравьев. Один из любителей мертвечины пристроился выклевать малышу глаз, другому приглянулась свежая кровь на ране. Скоро, очень скоро с небес спустятся целые стаи пернатых пожирателей падали, а по земле, привлеченные смрадом разложения, набегут орды шакалов и гиен. Их ждет грандиозный пир. А потом явятся ночные гости — леопарды. Но даже после них мелким стервятникам останется чем поживиться — мертвечины хватит на всех. Никто из них не уйдет отсюда голодным.
Рас уселся прямо на прибрежный мокрый песок. Ничто более не нарушало тишины, разве что карканье ворон да редкие хлопки крыльев. Рас чувствовал себя опустошенным — под стать тишине, окружавшей его. Никогда более говорливые вонсу не произнесут ни слова, рта не раскроют. А из ртов, что распахнуты сейчас в смертельных гримасах, кроме жужжания мух, не вылетит больше ни звука.
Рас вспомнил, с каким удовольствием, прячась за кустами, подслушивал разговоры вонсу. Как забавны, интересны и возбуждающи были беседы с Вилидой, Фьювитой, Биджагу и остальными. Какой чудный шум издавала густонаселенная деревня! Голоса мужские, женские, детские, плач младенцев, подобно дыму костра, струились к небу. Конечно же, Игзайбер должен был вдыхать этот запах, аромат человечьей речи, и, разумеется, Он им наслаждался, раз уж ему, Расу, это доставляло столько радости.
А сегодня не осталось никого в целом мире, не с кем перемолвиться словечком; не с кем, кроме одного только Биджагу. Но Рас не мог говорить с Биджагу. Он должен убить Биджагу. Впрочем, ненависть покинула Раса — он не в силах был теперь ненавидеть. Жажда мести прошла, осталось лишь чувство долга. Он просто обязан убить Биджагу.
Мысли перескочили на Игзайбера. Все-таки он, Рас, действительно любимое чадо Бога. Игзайбер увидел пожар в деревне и послал ангелов спасти собственного сына. Но Рас не испытывал благодарности за подобное избавление. Он и сам мог о себе позаботиться, даже раненный и окруженный. Более того, не вмешайся Игзайбер, не ушел бы и Биджагу. И не погибли бы женщины с малыми детьми. А он, Рас, смог бы стать вождем вонсу. Объяснив женщинам, почему ему пришлось убить их мужей, он бы взял их всех в жены. И им пришлось бы согласиться — должен же кто-то защищать их, охотиться для них, спать с ними. Как скоро они убедились бы, что напрасно принимали его за привидение! Одной ночи с каждой хватило бы для этого вполне.
А может, такой мечте и не суждено было сбыться. Она могла умереть вместе с ним, зарезанным во сне в отместку за мужчин. Может статься, женщины не сумели бы забыть содеянное им, Расом, не сумели бы простить — даже после самых убедительных объяснений. Возможно, он тешил себя иллюзиями. Кто теперь разберет?
Юноша поднялся и снова утолил из реки непреходящую жажду. Теперь, когда в теле влаги снова хватало, он смог заплакать. И заплакал. Он плакал долго, плакал о Мирьям и Юсуфу, плакал о Вилиде, лил слезы по убитым женщинам и детям. И даже, не умея объяснить самому себе почему, по погибшим воинам. И по Биджагу, оставшемуся одиноким, как и он сам.
Но более всего, как ему казалось, рыдал о себе самом.
Всех прочих, кроме разве Биджагу, теперь миновали уже и боли, и горести. А он, Рас, так бесконечно одинок здесь в своем отчаянии — ничего, кроме горя, в нем не осталось, он стал живым воплощением скорби.
Когда он выплакал все слезы, все до последней капли — больше плакать просто было нечем, — рана на голове напомнила, что он еще жив. Расу хотелось усмирить эту боль, но только не ценой жизни. Даже на самом дне бездонной пропасти горя он не находил в себе желания присоединиться к умершим.
Рас промыл рану; заметив, что она снова стала кровоточить, замазал свежей глиной. Подобрав несколько утративших хозяев стрел, он переправился через реку. Сейчас Расу надо было как следует выспаться в гнезде на дереве, или хотя бы попытаться выспаться. Охоту можно отложить до завтра.
На полпути он был вынужден присесть и отдохнуть. Рас уселся спиной к толстому стволу; натруженные до предела мышцы дрожали, голова кружилась, мысли путались. И тут раздался шорох в кустах, и он увидел светлое лицо, глядящее на него сквозь просветы в листве. И ореол золотистых волос, вспыхнувший в лучах заходящего солнца.
Глава 10. Золотоволосый ангел
Ангел — а может статься, демон — вышел к Расу из-за кустов. Вышел с пустыми руками, без оружия. Вернее сказать, вышла. Она — это была именно она — ослепительно улыбалась, демонстрируя чудесные белые зубы И выглядела просто фантастически: такая светлая кожа, такие тонкие черты лица! Серые, почти того же цвета, что и Расов нож, глаза. И одежда, похожая на ту, что Рас видел на ангеле, выпавшем из Птицы Бога. Свободно облегающая коричневая ткань скрывала все признаки пола, кроме крупных, красиво очерченных грудей. Ноги там, где кончалась ткань, закрывала высокая прочная обувь из дубленой кожи какого-то животного. На ремне висели два кожаных футляра: ножны с ножом и второй, содержавший в себе какое-то металлическое устройство.
Она помогла Расу вскарабкаться на дерево — настолько обессиленным тот вдруг себя почувствовал — и устроилась рядом. Затем осмотрела рану на его голове, поцокала языком, вынула из оттопыренного кармана футлярчик, в котором были какие-то склянки. Из одной присыпала рану белым порошком.
Речь ее звучала как тарабарщина — Рас не понимал ни слова. Помотав отрицательно головой, он устало смежил веки. Если бы она замыслила недоброе, Рас был бы уже мертв или связан. Юноше казалось почему-то, что в смерти ангела из Птицы Бога виноват этот странный металлический предмет на ее поясе, он явно сродни устройству, уничтожившему племя вонсу. И наверняка именно из этой штуки убит Вивику.
Просыпаясь в течение ночи, Рас неизменно находил взглядом сидящего рядом ангела. Светила луна, и Рас мог видеть адресованную ему улыбку. Заметно было, что девушка дьявольски устала, а судя по бурчанию в животе — давно не ела досыта. Она что-то произнесла нежным своим голоском, и, хотя Рас опять не разобрал ни слова, ему показалось, что теперь она говорит с ним на каком-то ином языке. Рас спросил по-амхарски, как ее зовут. Она что-то неразборчиво ответила; язык был действительно другой. Тут Рас снова впал в забытье.