— Ты обиделся, — вздохнула Ева. — Тебе кажется, что я обижаю тебя. Но ты напрасно обижаешься! Я ведь совсем из иного мира, из общества, которое ты даже вообразить себе не можешь. Не обижайся. Просто поверь мне на слово — без причины я бы не сказала тебе «нет».
— Короткое слово — «нет», а сколько за ним всего… — сказал Рас. — Целый мир.
— Мир, с которым тебе лучше бы и вовсе не иметь дела, — заметила Ева. — К несчастью, он не оставит тебя в покое. Мир с каждым днем становится все теснее, людям в нем не хватает места, и скоро они заполонят эту долину. Сначала придут искать меня с мужем, затем… даже не знаю. Я ненавижу такие мысли. Что им потребуется от тебя, как они с тобой поступят?
Эти ее слова камнем легли на душу Раса. Словно нечто огромное, черное и смертоносное вздыбилось по ту сторону гор. И она говорила при этом так уверенно.
Может, и в самом деле небо — вовсе не купол из голубого камня?
— А сейчас ложись спать и постарайся позабыть обо всем, — сказала Ева.
— И что ты предлагаешь мне делать? — обиженно отозвался Рас. — Дрочить?
Ева произнесла несколько совершенно непонятных слов, по-видимому, на финском. Звучало это как ругательство.
— Меня не заботит, что тебе делать! Но попробуй только тронь меня! А сейчас — спать!
Луна уже поднялась высоко, когда Ева проснулась снова. Обеспокоенная, она приподнялась с пистолетом в руке и воскликнула:
— Что это? Рас! Кто трясет ветку? Рас, проснись — леопард!
Рас не остановился. Почти все его тело было скрыто тенью, и только один яркий луч лунного света падал на него, но падал именно туда, куда Еве лучше бы сейчас вовсе не смотреть. Брызнула серебристая струйка.
— Юмала! — произнесла она с отвращением. И затем, перейдя на английский: — Грязная скотина!
— Лучше уж так, чем мучиться, — ответил Рас с придыханием.
После продолжительного молчания Ева спросила:
— А о ком ты при этом думал?
— О Вилиде, — тяжко выдохнул Рас. Ева брезгливо фыркнула и сказала:
— И ты еще хотел заниматься со мной любовью! Чтобы я прикидывалась твоей черномазой подстилкой! Ффу-у-у! От тебя разит. Поди к реке, умойся!
— Это возбуждает тебя? — заинтересовался Рас.
— Ты вынудишь меня выстрелить!
— Это возбуждает тебя?
Ответа он не дождался. Смежив веки, Рас незаметно уснул. Утро Ева начала с долгого молчания. С тенями, набрякшими под воспаленными глазами, она едва поворачивалась — точно отлежала бока за ночь. Рас улыбнулся и съехидничал — сказал, что сегодня ей можно дать сто лет от роду Он ожидал, что Ева огрызнется, может, даже с кулаками набросится — как родители, когда Рас слишком уж досаждал им до завтрака.
Но она только расплакалась. Расу стало совестно; чтобы извиниться, он тронул Еву за плечо — женщина сердито отшатнулась.
Позже, увидев, как Рас орошает могучей струей зеленую стену зарослей, она не выдержала:
— У тебя что, вообще ни капли стыда нет?! Да я просто ненавижу тебя! Ты не человек, ты животное! Меня тошнит от тебя, от твоего поведения, от твоих мыслей, от твоей манеры жрать — просто наизнанку выворачивает! Особенно от поведения за едой! Ты хрюкаешь, чавкаешь, давишься и пускаешь пузыри — точь-в-точь как свинья. Да ты и есть свинья!
И Ева вновь ударилась в слезы.
— Дальше, полагаю, мне лучше идти одному, — объявил Рас. — Так будет спокойнее. И уж наверняка намного быстрее. К тому же, когда я на тебя не злюсь, хочется лечь с тобой — а это мешает. Мне так не нравится.
Ева зарыдала в голос. Между всхлипываниями ей с трудом удалось выдавить:
— Мне так страшно, я так одинока…
— С чего бы это? Пока ты со мной, ты в безопасности. У тебя есть собеседник, а мог бы быть и любовник — кабы не твои чудачества.
— Это мои-то чудачества? — вспыхнула Ева. Но осеклась и замолчала. После паузы, высморкавшись и отерев глаза, продолжила тоном ниже: — Я всегда считала себя сильной. Я ведь очень способная. Но никогда не попадала в ситуацию, с которой не в силах совладать. Видел бы ты меня в экспедициях. Я выносливее любого мужчины. И не трусиха. А здесь все… как снег на голову, и все такое дикое, абсолютно чуждое. Мне тяжело. Начинает уже казаться, что я никогда не выберусь из этой долины. Бог знает, когда прилетят мне на выручку. А здесь кто-то хочет меня убить, и я даже не понимаю за что.
— Будь моей женщиной, будешь в безопасности.
— Я сама о себе могу позаботиться, — ответила Ева. Рас прыснул.
— Это была всего лишь минутная слабость, — холодно продолжила Ева. — Теперь уже все в порядке. Я чувствую себя значительно лучше.
— А выглядишь не очень — глаза красные, как у гиены.
— Юмала! А ты чего хотел? Косметики нет, питаюсь я чем попало и давно уже не спала больше чем полчаса кряду. Я вся в грязи, переодеться не во что, одежда почти сгнила, вместо прически — охапка соломы, а тут еще ты со своими…
— Юсуфу говорил как-то, — вставил Рас, — что Игзайбер пообещал мне в жены белую женщину с золотыми волосами. Блондинку-шмару, как выразился Юсуфу. У тебя как раз такие волосы. Может, ты и есть та самая шмара? Ведешь ты себя, правда, не по-женски, а скорее как демон, которым, по словам Мирьям, и являешься. Если и послал тебя мне Игзайбер, так только в наказание.
Ева недоуменно сморщила лоб; сообразив, кивнула:
— А, шмара — это слово означает, наверное, женщину. Мне кажется, оно уже вышло из употребления. И все равно я плохо поняла — ты с кем-то обручен?
Рас попытался растолковать, что имел в виду — но Ева, похоже, поняла не все. Объясняя, Рас поймал себя на том, что и сам он толком все не понимает. Разговор, однако, помог женщине взять себя в руки. Улыбаясь про себя чему-то из услышанного, она на время удалилась в кусты. Рас двинулся в другую сторону и спугнул вскоре золотистую крысу. Пригвоздив ее к земле одним метким выстрелом, вернулся с добычей к месту стоянки. Ева, умытая и кое-как причесанная, уже была на месте и, казалось, чего-то с легким беспокойством ждала. С сомнением и тенью брезгливости глянув на добычу, помогла тем не менее развести костер, а когда крыса изжарилась, не без аппетита поела.
Погасив костер, Рас попросил Еву осмотреть рану на голове.
— Заражения вроде нет. И зарастает чертовски быстро. У тебя, должно быть, потрясающая регенерация. — Она объяснила смысл слова «регенерация».
Возле реки Рас побрился. Ева наблюдала, как он доводит бритву на оселке, смягчает кожу водой с крошкой мыла и, присев на корточки возле зеркальца, соскребает щетину.
— Кто научил тебя этому? — спросила она.
— Юсуфу. Он заставлял меня бриться ежедневно, мол, так написано в Книге. В Книге много чего понаписано, хватает и разной ерунды, но бриться я люблю. Ненавижу щетину на лице. Особенно потому ненавижу, что Джиб ходит весь заросший. Его не научить бриться — он туп, как горилла. Борода ниже пупа — вся в грязи и репьях. И воняет.
— Джиб? — удивилась Ева.
— Это гиена по-амхарски, — пояснил Рас. — Он живет со стаей горилл в холмах. Не с Негусом — с Миниликом. Джиб тоже белый человек. Сказать по правде, он мой брат — так уверяли Мирьям и Юсуфу. Мирьям говорила еще, что Джиб прогневил Игзайбера и тот лишил его разума. И вечно повторяла, что, если не буду слушаться Игзайбера, меня ждет та же участь. Отставала лишь после того, как я прикидывался чертовски напуганным и проливал слезу. Да еще Юсуфу грозил ее отдубасить, если не прекратит запугивать ребенка.
Ошарашенная новостью, Ева погрузилась в раздумья. Но когда сталкивали плот на воду, была снова в приподнятом настроении. Ева заплела волосы в некое подобие прически, названной ею «Узел Психеи» — она повторила название по буквам. После высказанного Расом одобрения просияла и защебетала без умолку. Рассказывала о европейских лыжных курортах. Рас решил, что это должно быть забавно — вихрем скатываться со склонов гор, взмывая в воздух на неровностях. Ева указала на одетую в белую шапку гору на востоке и попыталась объяснить связанные со снегом ощущения: как тот щиплет лицо, морозит пальцы, сводит ноги. Слово «снег» Расу было знакомо — Юсуфу как-то уже отвечал на расспросы о белых вершинах гор.