Раздавались одобрительные возгласы. Народ, потрясая копьями, повторял самые пылкие и меткие выражения. Пиво лилось рекой. Вся деревня: воины, женщины, дети и даже часовые на стенах — попросту упилась. Если бы шарикту предприняли освободительный рейд в первую же ночь, они потревожили бы в худшем случае лишь кур и свиней. Рас слышал это собственными ушами от смеющихся женщин, обсуждавших события той ночи.
На следующее утро вождь, воссев на трон, сделал воинам строгое внушение и велел блюсти трезвость до тех пор, пока не минует опасность нападения. Сам же при этом, ссылаясь на жажду и похмелье, прихлебывал пиво.
Расу не составило труда узнать, как попался Гилак. И женщины, и стражи обсуждали великое событие множество раз и в мельчайших подробностях. Оказалось, что раз в году, непременно на седьмой день, седьмой с начала года луны, шарикту совершают набег. Поэтому два подростка-вонсу устроились на дереве рядом с местом впадения реки в болото и увидели, как перед самыми сумерками в реку скользнуло каноэ с семью воинами-шарикту. Милей выше по реке шарикту разбили лагерь на ночь, юнцы же проскользнули мимо них в потемках часом позже.
Наутро, когда шарикту подкрадывались к деревне, их поджидала засада. Тяжелый брусок красного дерева ударил короля по голове. Вонсу посыпались с деревьев, полезли из всех кустов, чтобы захватить бесчувственное тело Гилака. Шарикту, уступающие вонсу числом (трое из них были ранены первым же залпом), предприняли тем не менее мужественную попытку отбить тело. Один из них при этом погиб, еще двое получили ранения. Лишь тогда они отступили и обратились в бегство. Вонсу преследовать не стали, хотя с легкостью, как сами же и утверждали, могли захватить всех до последнего. Они уже одержали замечательную, славную победу, не потеряв при этом ни одного воина даже раненым, зачем же испытывать судьбу?
Хотя шарикту и не сумели спасти Гилака, они прихватили с собой, отступая, «бибаду», как называлось это на языке вонсу. Рас, услышав немало описаний, в конце концов сообразил, что собой представляет королевское оружие. По-английски оно называлось мечом. Очевидно, меч был единственным — даже у шарикту, — и лишь король удостаивался права носить его. А по убеждению многих вонсу, меч этот и был настоящим королем шарикту. Воин, который завоевывал право ношения меча, был просто его хранителем, королем же величался из простой учтивости.
Стоящий в клетке Гилак был так же черен, как и вонсу. Но в отличие от своих низкорослых и коренастых тюремщиков — высок и строен. Длинные волосы пленника казались не курчавыми, а просто волнистыми — для полной уверенности Расу следовало рассмотреть их поближе, — и были аккуратно уложены в узел на макушке. Рас рассматривал узкое и худое лицо Гилака, его гладкий высокий лоб, большие темные глаза, орлиный, как у матери Раса, нос, выступающие скулы, тонкие губы и выдающийся вперед подбородок. Такой одежды, как у пленника, за исключением короткой накидки из шкуры леопарда на плечах, Рас еще не видывал — белая мантия с длинными рукавами закрывала тело почти до колен. И, что уж совсем необычно, она была изукрашена по кромке орнаментом из красных и черных то ли букв, то ли знаков.
Сжав руками прутья, Гилак стоял в клетке и изучал своих тюремщиков. Те глумились над пленником, тыкали в него острыми кольями. Гилак стоял недвижно, точно изваяние, и лишь когда колья угрожающе приблизились к глазам, отвернулся.
Рас легко мог сообразить, как вонсу собираются поступить с пленником. Еще совсем ребенком, в компании Вилиды и остальных он наслушался восторженных рассказов о пытках, которым был подвергнут последний из захваченных в плен. Описывая муки пленного шарикту, дети закатывали глаза, цокали языками, нервно хихикали и содрогались в притворном ужасе. Казалось, лишь Вилида немного сочувствовала жертве. И это еще сильнее привязало Раса к ней. Он не мог себе объяснить, как сочувствие девушки к бедняге может так сильно влиять на его чувства. К тому же, не вмешайся этот шарикту в дела вонсу, не лезь он на их территорию, он и не пострадал бы. Что мешало ему заниматься в болоте собственными делами и не соваться куда не просят?
Возможно, по той же самой причине, объяснял себе Рас, по которой он и сам не упускает случая пошпионить за вонсу. Это проявление храбрости, это любопытно и нервы щекочет. Но если уж попался, пеняй только на себя!
На похищение короля Раса подвигло не сочувствие к нему — лишь любопытство и дерзость самого предприятия. Ко всему еще примешивалась обида на вонсу, грубо отвергших его, и желание насолить им за это. И Бог знает что еще! Это будет чертовски занятно, и Рас вздрагивал от нетерпения в предвкушении предстоящего рискованного развлечения.
Юноша долго выбирал подходящий момент. В первую ночь он лишь забрался на священное дерево, чтобы тщательно разведать обстановку. Возле клетки постоянно горел костер, и один часовой неотлучно бодрствовал при нем. Смены происходили примерно каждые два часа, и всякий раз сменяющий довольно долго болтал возле костра с прежним караульным.
Рас изучил клетку: одна из ее стенок служила дверью и была заперта лишь на узел из сыромятного ремешка. Ничто, кроме бдительности стражей, не мешало Гилаку развязать ее самостоятельно.
Еще четверо часовых на платформах охраняли ворота — каждый свои. Предполагалось, что они должны следить за происходящим снаружи; часовые, однако, больше таращились на пленника.
На следующий день деревня вернулась в основном к привычному ритму жизни. Лишь стражей стало больше обычного. Женщины спозаранку подались в поле, двое охотников с двумя подростками-подручными ушли в джунгли на охоту либо на разведку. Тибасу, восседая на троне, попивал пиво и разглядывал свой знатный трофей. Заклинатель духов, облаченный в высокую ритуальную шапку и с закрытым деревянной маской лицом, отплясывал вокруг клетки, вращая вокруг головы на бечеве деревянный ревун. Его глуховатый вой, накладываясь на журчание струн арфы старого Габаду, звучал весь день напролет.
В полдень небольшими группками удалились почти все остальные — вероятно, на разведку, предположил Рас. Вонсу, отправляясь на охоту, лиц обычно не раскрашивали, лишь когда дичь вызывала особое почтение и, следовательно, имела прозвище. Но в таких случаях они отправлялись на нее целым отрядом.
Из взрослых в деревне оставались лишь подвыпивший с утра Тибасу, шаман Вавафу, старик Габаду да три старухи с грудными младенцами. Остальные женщины с детьми постарше трудились на прополке. Один часовой стоял у западных ворот деревни, второй — на стене через перешеек.
И снова Раса посетила мысль, что, наблюдай сейчас за деревней из джунглей отряд шарикту, спасение короля было бы для них минутным делом. Но вонсу не выглядели озабоченными подобными опасениями — вероятность нападения представлялась им сейчас минимальной. Действительно, сбежавшим шарикту, чтобы вернуться к себе и собрать спасательную экспедицию, требовалось как минимум еще несколько дней.
Рас, проводив взглядом разведчиков, буквально задергался. В голову пришла идея, ошеломившая наглостью даже его самого. Почему бы прямо сейчас не войти через северные ворота и не забрать короля? Пока поспеет караульный от западных ворот, если он вообще осмелится подойти ближе, Рас уже справится с запорами. Он может вооружить короля копьем и ножом, и если часовой все-таки нападет, придется его прикончить. Жирный Тибасу и старый шаман не в счет. Рас с королем заберут на берегу один из челноков и переправятся через реку. Может быть, Гилаку не очень-то придется по душе направление на север — из-за всяческих суеверий, связанных с белой кожей Раса, — но выгода самого освобождения из плена наверняка будет ему очевидна. Если же нет, если он так туп, что упрется и не захочет выходить из клетки, так не стоит с ним и возиться, рисковать ради него.