Если не считать их, свита принца была весьма немногочисленна, а это не сулило добра. Готовясь принять наследство чересчур щедрого монарха, Христиан собирался установить при дворе совсем другие обычаи. Но мой Сеньор не остерегся. Он приготовил для сына такой роскошный прием, какой более всего пришелся бы по вкусу его отцу. Ему хотелось показать, сколь интересна его наука, и убедить будущего суверена, что он хорошо управляет островом. Последнее вышло особенно неудачно, так как, созвав поселян, столпившихся по обочинам крутой дороги, которую убогий местный экипаж одолевал со скрипом, он сам на себя навлек оскорбление – из толпы раздался обвиняющий женский выкрик: «Спросите у Господина, зачем он вносит отсебятину в таинство крещения!»
Молодой принц на этот голос не только головы не повернул, но и, возвратясь в Кронборг, не поручил регентскому совету расследовать дело. (Оно состояло в том, что Тихо Браге упразднил в церемонии крещения весьма пространную часть, посвященную изгнанию бесов, коему подвергали новорожденных младенцев: в этом обычае он усматривал «жестокое суеверие», о чем однажды обмолвился в застольной беседе, хотя никто толком не понял, что здесь уж такого жестокого.)
Весь день, пока продолжался его визит, будущий Христиан IV умудрялся обходиться с господином Браге внимательно и учтиво, но при этом ни разу не проявив настоящей приветливости, ничем его не порадовав. Он отказался спуститься в увенчанное куполами подземелье Стьернеборга, где было слишком жарко, зато прогулялся по парку в компании Софии Браге и двух старших дочерей Сеньора, а те млели, словно влюбленные голубки, в своих мешковатых платьях с широкими буфами на плечах, стянутыми витым шнурком, и высокими воротниками, скрывающими полноту шеи.
Встречая карету принца, Магдалена и Элизабет распушили свои нежные перышки и проворковали, что их матушка больна. Будущий монарх соизволил передать ей свои пожелания скорейшего выздоровления. Что до господина Браге, он, раздраженный, что им так пренебрегают, зачем-то уделяя столько внимания его дочкам, переминался с ноги на ногу, аж приплясывал от нетерпения показать свои хитроумные приспособления, ему хотелось поскорее преподнести своему юному гостю в подарок календарь, снабженный механизмом, приводящим в движение небесную сферу с планетами, – изобретение Яхинова. В ответ принц Христиан приказал своим лакеям принести золотую цепь с медальоном, в который был вделан его портрет, дабы у господина Браге, как он выразился, ни при каких обстоятельствах не было возможности оставить помыслы о монаршьем благоволении.
Эта фраза содержала скрытую угрозу, которая поразила Сеньора. За столом будущий венценосец упомянул имена графа Рюдберга и Мандерупа Парсберга, того самого, что в юности отрубил ему нос. Тем самым Христиан неумышленно дал почувствовать то крайнее омерзение, которое он испытывал к уродству Тихо Браге. Мне было бесконечно жаль моего хозяина, который, что бы он ни делал, не только не мог понравиться молодому принцу, но отталкивал его самым своим видом.
В жаркие летние дни глаза у господина Браге все время слезились, дышал он, болезненно хлюпая, особенно когда надевал свой вермелевый нос. А день-то в июле тянется долго. Приходилось дожидаться полуночи, чтобы его отпустило это постоянное удушье и он перестал сопеть. В довершение наших Невзгод будущий Христиан IV, склонный часто мыться и проявивший самый живой интерес к каналам, проходящим через весь дом, по которым подавалась вода, питал величайшую ненависть к природной грязи, что отнюдь не мешало ему стремиться к ее созерцанию. Он прямо глаз не мог оторвать от подобных зрелищ.
Когда ему показали моего братца, о котором он с детских лет сохранил неизгладимое воспоминание, принц повелел мне оставаться обнаженным, пока он будет есть, дабы он мог снова и снова возвращаться взглядом к этой картине утоляя свое желание убедиться в возможности подобного чуда. Но он не испытывал при этом никакого сочувствия, одно любопытство, притом жестокое. И мало того, что он даже на моего господина взирал с отвращением, – это чувство я, будучи столь часто его объектом, угадывал сразу. Он еще подшучивал над торжественными девизами, что красовались над входом в залу: