— Должно быть, для вас было очень утомительно находиться в неизвестности — теряете вы свое время или нет.
— Я нашла галерею очень интересной, уверяю вас, и это вовсе не было пустой тратой времени.
— Жаль, — сказал он, — что вы не сообщили нам о смерти вашего отца. Это избавило бы вас от многих хлопот.
Итак, я должна уехать. Я пришла в ярость, чувствуя всю глубину своего унижения. Снова в Лондон… Придется искать жилье. И на что я буду жить, пока не найду работу? Грядущие годы промелькнули передо мной, и я увидела себя все более и более похожей на мадемуазель Дюбуа. Какая ерунда! Как будто со мной это может произойти! Я могу поехать к кузине Джейн. Нет, никогда, никогда!
В тот момент я ненавидела его, потому что думала, что он прочел мысли, промелькнувшие в моей голове. Он, должно быть, понимает, что лишь полное отчаяние могло заставить такую независимую женщину, как я, приехать без приглашения, и развлекается, мучая меня. Как, должно быть, она его ненавидела, эта несчастная жена! Может быть, она покончила с собой, чтобы избавиться от него. Меня бы, по крайней мере, это не удивило.
— Вот уж не думала, что во Франции придерживаются столь старомодных взглядов, — сказала я не без сарказма. — Дома я выполняла эту работу вместе с отцом и, представьте, никто не возражал против того, что я женщина. Но поскольку у вас здесь иные представления, мне больше нечего сказать.
— Я с вами не согласен. Еще очень многое нужно сказать.
— В таком случае, — сказала я, поднимая глаза и глядя ему прямо в лицо, — может быть, вы начнете беседу?
— Мадемуазель Лоусон, вам ведь хотелось бы реставрировать эти картины, не так ли?
— Реставрация живописных полотен — моя профессия, и чем больше они в этом нуждаются, тем интереснее работа.
— И вы находите, что моим картинам требуется реставрация?
— Вам ли не знать, что некоторые из них просто в плачевном состоянии. Я изучала вот эту картину, когда вы вошли. Что с ней делали, чтобы привести ее в такой вид?
— Умоляю, мадемуазель Лоусон, не смотрите на меня так строго. Поверьте, не я в этом повинен.
— Неужели? А я думала, что она уже некоторое время принадлежит вам. Вот посмотрите, краски испортились Очевидно, с картиной плохо обращались.
Улыбка тронула его губы, и лицо его изменилось, приобретя насмешливое выражение.
— Да вы просто неистовы в вашем гневе. Можно подумать, что вы боретесь за права человека, а не за сохранение красок на холсте.
— Когда я должна уехать?
— Во всяком случае, не раньше, чем закончится наша беседа.
— Поскольку вы считаете невозможным доверить работу женщине, я думаю, нет необходимости продолжать разговор.
— Вы очень импульсивны, мадемуазель Лоусон. Мне кажется, реставратор старинных картин вполне может обойтись без этого качества. Я не говорил, что я не доверяю работу женщине, это ваше предположение.
— Я вижу, что вы не одобряете моего присутствия здесь. Этого достаточно.
— Вы ожидали, что я с одобрением встречу ваш обман?
— Господин граф, — сказала я, — я работала вместе с отцом. Я взяла на себя завершение работы по его заказам. Вы раньше приглашали его приехать сюда. Я считала, что договоренность остается в силе, и никакого обмана в этом не нахожу.
— Тогда вас должно было насторожить удивление, которое вызвал в замке ваш приезд.
— Будет затруднительно выполнять столь тонкую работу в недоброжелательной атмосфере, — довольно резко ответила я.
— Вполне вас понимаю.
— В таком случае…
— В таком случае? — повторил он.
— Я могла бы уехать сегодня же, если кто-нибудь соизволит отвести меня на станцию. Насколько я понимаю, поезд из Гейяра идет только утром.
— Я вижу, вы отличаетесь большой предусмотрительностью. Но должен повторить, мадемуазель Лоусон, вы слишком импульсивны. Вы должны понимать причину моих сомнении. Вы, если позволите так выразиться, выглядите слишком молодо, чтобы можно было поверить, что вы имеете необходимый опыт работы такого рода.
— Я несколько лет работала со своим отцом. Многие и с возрастом не приобретают мастерства. Нужно глубоко понимать, любить живопись, а с этим чувством можно только родиться.
— Вы не только художник, как я вижу, вы еще и поэт. Но в… м-м… тридцать или около того опыта может быть все же недостаточно.
— Мне двадцать восемь, — с жаром возразила я, и тут же поняла, что угодила в ловушку. Он вознамерился низвергнуть меня с пьедестала, на котором я старалась удержаться, и показать мне, что я всего-навсего обыкновенная женщина, не выносившая, чтобы обо мне думали, что я старше своего возраста.