Пророчества старого урук-хайя незаметно перешли в храп. Храпели орки, тихонько подвывал себе под нос уставший назгул Пертвит, клацкал во сне секаторами Сэм, видимо видел приятный его ржавому сердце сон. Не спал только Фродо. То ему чудилось, что в темноте крадется Ниенна с лютней наперевес. То представлялся Мелькор верхом на Гарме, только Гарм был почему-то не волком, а белым элефантом и в'езжал он в какой-то город, а не в Валинор, а все вокруг вдруг закричали "Сын юриста вернулся!". Потом пошло и вовсе что-то невообразимое: на хобббита набросились два огромных чугунных чудовища и принялись бить его по голове, при этом один бил его молотом и говорил "Эйрар", а другая добавляла серпом и говорила "Эльварсон", и тут же стоял царь Митридат весь в соплях и, глядя на хоббита, злобно смеялся.
Проснулся Фродо от очередного удара острым крючковатым клювом в затылок. Была глубокая ночь. Прямо перед ним стоала здоровенная сова и повторяла "Эйрар Эльварсон". Хоббит так и не понял, почему сова обращалась к нему по этому имени, но, вне всякого сомнения, она обращалась именно к нему. Едва хоббит проснулся, сова отлетела в сторону, очевидно, в страхе перед справедливым и неминуемым возмездием. Фродо аккуратно достал меч и стал подкрадываться к дерзкой птице. Сова снова отлетела, но не далеко. Фродо пополз дальше.
Постепенно начинало светать. Фродо незаметно для себя прополз уже километров двадцать, забыв обо всем кроме возможности открутить мерзкой птице голову. Солнце уже поднялось и осветило мир своими зелеными лучами. Фродо полз. Сова деловито отлетала все дальше. Наконец, поднялась на ветку, показала хоббиту длинный, как у муравьеда язык, и улетела. Фродо почудилось, что на самом деле сова его просто дурачила. Эти опасения самым неприятным образом подтвердились, когда хоббит поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Он находился в самом что ни на есть настоящем лесу. Над ним возвышались стволы деревьев с оранжевыми листьями, ибо какие же еще могут быть на деревьях листья в мире, где светит зеленое солнце! Хоббит находился в могучих папоротниковых зарослях, метрах в пяти от тропы. Чуть позади на той же тропе стояли оба робота и брендизайк и смотрели на Фродо как на последнего придурка.
Это было весьма обидно и унизительно для племянника великого взломщика. Потому он, отряхнувшись, решительно зашагал вперед, стараясь тем загладить нелепость ситуации. Досада была велика, и хоббит периодически взмахом меча срубал ветки и кусты папоротника, а ногами сбивал мухоморы. Пин2Д предостерегающе свиснул. Фродо обернулся. Сэм, отличавшийся, как и всякий интелигент, кроме садистских наклонностей еще и лингвистическими познаниями, принялся переводить мысль собрата:
- Сэр, эта груда металлолома говорит, что это не простой лес, а Заходский : зайти сюда легко, а выйти - очень трудно. Не надо ничего ломать и рушить, а то придет лесник и всем оторвет головы.
- А что такое лесник? - поинтересовался хоббит.
Пин захлебнулся трусливым и вовсе не богатырским посвистом. Сэм перевел:
- Сэр, эта ломаная железяка говорит, что лесник - это что-то вроде эколога, что у вас на Дюне живет, только еще страшнее. Живет он под грибами, родом он эльф, а зовут его... - робот испуганно замялся. - А зовут его Джонни Бензедрил. Народная фантазия рисует его о трех головах, о семи хвостах, облаченным в шкуру бронтозавра...
Но Фродо Скайуокер никогда прежде не слышал грозного имени Джонни Бензедрила, а упоминание о том, что он живет под грибами, и вовсе вселило в сердце хоббита бесшабашную отвагу. И теперь он не только продолжал рубить мечом несчастные ветки и папоротники и сбивать сапогами мухоморы, но еще и принялся горланить похабные песни про эльфов (а про них все песни похабные):
А Элберет Гилтониэль,
О, Дева Западных Морей!
Зачахла жизни карусель,
Мне с каждым часом все грусней.
Я так хочу попасть в Аман,
Но как достичь мне цели?
Мне баял друг, коль не обман,
В Амане девы сладко пели.
Я так хочу их соблазнить
И сладострастно их любить!
Но как печальна моя песнь!
Я не могу попасть в Аман.
Морская мучает болезнь,
Она - мой смертный талисман.
Искал я смерть в лице войны,
Но чтоб красивая была.
Не знал я сладостней мечты,
Которая в душе жила.
Всю жизнь я орков ненавидел,
Но только в первый раз увидел,
Очко мое до боли сжалось,
И сердце в пятке зачесалось.
Я бросил щит на стертые ступени
И ноги стер по самые колени.
Бежал я быстро, орки не успели,
Но тролли, с..и, были побыстрее...
Очнулся - тишина, темно,
И тролли уж ушли давно...
Огонь погас, лишь угли тлели,
И высоко вздымались в небо ели.
И понял я тогда - война не для меня.
Та мысль была, как луч луны средь бела дня,
Что презрела негласную власть вереницы ночей,
Что собой, как щитом, закрывает одна
Воспаленную землю от жалящих желтых лучей.
Я черной магией решил тогда заняться,
К владыке темному в улайры записаться,
Но незгулы не любят конкурентов
И всяческих эльдаровских агентов.
За ноги, подлые, меня поймали,
И били об пол головой,
А после - по лесу гоняли.
Очнулся я под страстный вой.
Шестая часть тела ныла и болела.
Назгулы удалялись возбужденною толпой...
Но так хотел увидеть я Аман,
Что бросился с размаху на кинжал,
Но острие не в то попало место...
О, как же я досадно промахнулся!
В чертогах Мандоса меня ждала невеста...
Так пел Фродо, уходя в лес все дальше и дальше. А лес между тем становился все глуше и глуше. И мухоморы вдоль дороги росли все выше и выше, и стали уже попадаться в рост человека, ежели не более того. Но поскольку сии изменения происходили весьма постепенно, то до поры оставались хоббитом незамеченными. Но вот когда Фродо свалил очередной исполинский гриб, спохватываться было уже позно. Ибо под оным грибом обнаружился Джонни Бензедрил собственной персоной.
ТРЕТЬЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ.
Все когда-нибудь кончается. Окончился и кошмар летней юннатской практики. Шурик проснулся лишь часов в десять, сладко потянулся и подумал о том, какое это счастье - проснувшись, обнаружить себя в уютной кровати, а не в мокром спальнике. Торопиться было некуда. Повалявшись с полчаса, Шурик неторопливо встал, открыл балкон и начал одеваться.